Песня любви Хрустального Паука. Часть I. Книги Севера

Они пошли по склону оврага – с утра оказалось, что он не такой и крутой, каким представлялся в темноте. У подножия холма раскинулся вчерашний лес, далекая опушка его растворилась в утренней дымке. Сверху видно было оплетавшую лес паутину травы и какой-то высоченный силуэт, похожий издали на замковую башню. Деревья вокруг загадочного строения покачивались, будто по ним лупили топором. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев, заливали лес розоватым светом.

Вскоре внизу показалась река – широкая, но такая мелководная, что отовсюду торчали камни. Сардан и Ашаяти спустись по склону и вышли к сияющей воде. Берег усыпан был кустиками с красноватыми и желтыми цветами, которые покачивались на ветру и тихонько звенели.

Около полудня Сардан разглядел на противоположном берегу какие-то строения. Темными буграми выступали они из-под земли, тонули в мрачной листве. Сардан остановился, чтобы разглядеть дома получше. Заросшие травой и засыпанные листьями, они казались покинутыми много лет назад.

– Город уже, наверное, недалеко, – сказала ушедшая немного вперед Ашаяти.

Сардан кивнул, но всё же решил перейти реку – в том месте она походила на широко разлившийся ручеек. Он подумал, что кто-нибудь в лесном селении подскажет дорогу, но едва музыкант сделал пару шагов по воде, как остановился и попятился – из ближайшей к нему землянки вылезла черная рука, медленно вытянулась метра на три в высоту и упала на землю. Потом появилась вторая рука – такая же длинная, но при этом тонкая, как у обычного человека. Из дома неспешно выбралось вытянутое черное тело с дергающейся, как у птицы, головой. Лица на этой голове не было – ни глаз, ни носа, ничего.

Сардан поспешил прочь, следом за припустившей Ашаяти. Прошагав неуверенно метров пятьдесят, они побежали со всех ног и остановились только когда кончились силы.

– Мне теперь этот кошмар каждый день сниться будет, – пожаловался Сардан и, пытаясь отдышаться, склонился над землей.

– Бедненький какой, – сказала Ашаяти. – Мне сегодня всю ночь твоя физиономия снилась, и я не жалуюсь.

– И почему же ты не жалуешься, интересно узнать? Что моя физиономия такого хорошего тебе делала в том сне?

– Хотя бы молчала.

Музыкант развел руками и невольно оглянулся.

Тихий, убаюкивающий шелест сияющего под солнцем леса, скрывавшего в тенях своих неведомые опасности, настораживал докучливым однообразием.

К сумеркам стало понятно, что до города сегодня не дойти. Шаман обманул, и оставалось лишь догадываться, какие цели этим преследовал. Но хуже всего было снова ночевать в этом загадочном лесу – теперь еще и без защиты стен пещеры.

Ашаяти разделила пополам наворованные непонятно где сухари, которые носила в маленьком кожаном мешочке на поясе, а на следующий день, когда солнце коснулось горизонта и готовилось вынырнуть на небосводе, они двинулись в путь и к полудню добрались до города.

9

Скорым шагом шел взволнованный Устыыр сквозь бесконечную степь, где ни краев, ни времени, ни истории, ни мира – лишь море пахучей травы, цветов и вечное небо. Устыыр шел за колеей, прорезанной в земле колесами неизвестной повозки, поглядывал мельком на следы ног человеческих и не человеческих. Он так спешил, что отцепил от пояса разбитый бубен, чтобы не стучал по бедрам. Степь звенела болтающимися на шубе медными и серебряными привесками – и молчала…

Устыыр вздрогнул и обернулся.

Он почувствовал чей-то взгляд. Но вокруг, на многие и многие кес вокруг не было никого, разве что кроме змей в траве и свирепых диких зайцев ооютских степей. И двух каарзымов, самостоятельно следовавших за человеком, но они так часто отвлекались пожевать траву, что потихоньку отставали. Шаман прошел еще несколько шагов и наконец сообразил посмотреть в небо. Несколько птиц висело в безоблачной синеве.

Устыыр заговорил. Сначала шепотом, потом громче. Никто не мог разобрать его слов, никто не говорил на таком языке в Ооюте, да и во всем мире. Даже сам шаман на нем не говорил и не понимал смысла произносимых им слов. Он как будто выбрасывал в мир что-то противное всему мирозданию. Привески зазвенели громче, шаман повел сломанным бубном по сторонам, разгоняя ветер. Зашевелилась трава, словно испугалась слов, которых не слышала десять тысяч лет.

Птицы на небе задвигались. Одна, парившая так далеко, что ее и глазом-то было почти не различить, спустилась ниже и полетела по дуге вокруг остальных, а те вдруг набросились друг на друга, сцепились клубком и принялись драться когтями и клювами. Клубок этот посыпался перьями и вскоре лопнул – птицы рассеялись, и спустя минут пять на небе осталась только одна, та, что двигалась отдельно от остальных и не принимала участия в драке.

Колея от повозки резко метнулась вбок и, взрыхлив землю, образовала яму. Шаман остановился и разглядел в траве груду камней – остатки старинного сэргэ. Устыыр прикусил губу, сощурился и разворошил обломки палкой. На внешней стороне камни покрыты были незнакомым ему орнаментом, а с внутренней потемнели, будто их обожгло огнем.