Песочница

Некоторые сотрудники, из тех, кому не особенно было чем заняться, клевали носом. Маре подумал, что было бы лучше на ночь отпустить персонал по домам, чтобы утром люди пришли на работу со свежей головой. Миша, откинувшись на спинку кресла, начал со свистом похрапывать.

– Мишель, – потряс Маре его за плечо. – Мишель!

– Что, – тот подхватился, моргая на Маре сонными глазами. – Пьер? – Он перевел взгляд на монитор, и по волшебной случайности, как часто бывает, ровная линия регистрации сигнала вдруг всколыхнулась по вертикали, заосциллировала перепадами частот.

– Волна! – заорал Миша. – Пошел сигнал!

В зале загомонили, кто-то зааплодировал. Многие оглядывались на Маре.

– Звук! – распорядился Илецкий.

Техники дали звук, и зал накрыло голосом Волны²⁶ – ударным пульсом галактик, шелестом космического прилива, накатывающего на невообразимо далекие берега.

Люди, стряхнув усталость, с энтузиазмом принялись за обработку параметров сигнала.

Через некоторое время академик подошел к Маре и с чувством пожал ему руку.

– Поздравляю, Пьер, – сказал он. – Вы большой ученый. Для меня честь, что вы работаете в нашей обсерватории.

– Мерси, мсье Илецки, – смутился француз.

– Андрей Максимович, – симпатичная Варенька из компьютерного отдела сзади потянула директора за рукав. – Тут мальчики просчитали волну.… Смотрите сами, – и она отдала Илецкому распечатку.

– Что? – оторопел директор, а вслед за ним глаза на лоб полезли и у Маре. – Раскладывается на составляющие, как ряд Фибоначчи²⁷? Вы что-нибудь понимаете, Пьер?

Они в замешательстве смотрели друг на друга, а Центр все полнился трелями гравитационного эфира.

6

Пресс-конференцию организовали только через две недели. Все это время физики и техники искали ошибку. Ошибки не было – периоды прохождения волны от гравитационного удара в скоплении Девы относились друг другу, как числа Фибоначчи, постепенно возрастая до бесконечно больших значений.

Через день Маре снова позвонил отец. Слухи в научном сообществе расходились почти с той же скоростью, что и гравитационные волны во Вселенной.

– Пьер, это правда? – без обиняков начал отец. – Или мне вешают лапшу насчет Фибоначчи?

– Это правда, пап, – после паузы сказал Маре. – Что ты об этом думаешь?

– Думаю, что не нужно делать поспешных выводов, – ответил Жюль Маре. – Уже много раз мы принимали за инопланетный сигнал то, что впоследствии оказывалось очередным явлением природы.

– Разумеется. Никто и не делает. Но жаль, если это будут не они. – Маре выделил голосом «они» так, что сомнений в том, кто эти «они», не осталось.

– Ну, если и в этот раз будут не они

, то в какой-нибудь из следующих, – точно они, – попытался пошутить отец. Но Маре знал, о чем он думает: «только вот я до этого раза, скорее всего, уже не доживу».

– Я вот тут подумал, пап. А что, если наша Вселенная – это лишь инкубатор для разума? Такой «лягушатник». Мы барахтаемся тут, как головастики в пруду, пока не наберемся сил, и не выберемся на сушу. В других вселенных, с иными физическими законами, развиваются другие формы разума. Ну а здесь кто-нибудь еще за нами и присматривает, только мы его не сможем увидеть, потому что мерность его пространства больше, чем нашего.

– Антропный принцип²⁸? Я в целом с ним согласен, сын. И гипотеза о существовании Бога хорошо в него вписывается, кстати. А про мерность пространства – это ты про муху вспомнил?

В свое время отец объяснял Пьеру, как человечки, живущие на условном двумерном листе бумаги, видели бы севшую на лист трехмерную муху. Сначала посреди их мира «ниоткуда» возникли бы шесть дисков – проекции лап мухи. Муха переступала бы лапами по листу, а диски исчезали и появлялись вновь в неожиданных местах, внося сумятицу в ряды двумерных жителей. Причем саму муху они бы так и не увидели – ведь она существует не только в их двух измерениях, но и в дополнительном, куда обитателям листа нет доступа.

– Ты мне тогда хорошо объяснил, – улыбнулся Маре. – Так вот, физики давно уже предполагают, что темная энергия и материя – это реальные энергия и материя в пятимерном пространстве. А что, если в нашей Вселенной они играют роль неких ограничителей, барьеров, ограждения для нашей детской площадки? Или, тут я у Клео видел в садике, песочницу еще и крышкой закрывают – от кошек.

– Космические кошки, которые могут нагадить в нашу песочницу! – засмеялся отец. – Повеселил! Ну, а в целом – гипотеза как гипотеза, не исключено, что мы действительно единственный разумный вид в нашей Вселенной, но в других вселенных могут быть другие разумные формы жизни. И если мы научимся открывать калитку в нашей ограде – тем самым мы подтвердим право на разумность. Ведь мы даже не представляем, какие критерии разума могут быть у цивилизаций, обогнавших нас в развитии на миллионы лет. К тому же ограда делается не только для того, чтобы дети не разбежались, но и для того, чтоб дурной человек или опасное животное не попало на территорию детского сада – тут ты прав.