Эрвианна покосилась на столик с винами, но тут же отвернулась. Не стоит мутить разум винными парами. И вместо того чтобы последовать примеру матери, уже наливающей себе рубиновый напиток в бокал, она прошла по комнате и села на кушетку.
— Всё в полном порядке, мама, — несколько напряжённо ответила Эрри. — Погода не совсем способствует прогулкам, а недостаток свежего воздуха дурно сказывается на цвете лица.
— Ну конечно… — протянула задумчиво Валения, словно на самом деле прекрасно знала причину дочкиной бессонницы.
Но промолчала.
Это молчание повисло в воздухе, как пыльная гардина, которую страшно тронуть, но и оставить так — нельзя. И обе женщины понимали, что так дальше продолжаться не может. Рано или поздно её придется вытряхнуть. Вскрыть гнойники и вывернуть души.
Валения была близка к этому. Даже вопреки воле мужа… Даже в шаге от кульминации этого фарса… Один шаг. Один-единственный шаг. Как сложно всё держать в себе, понимая, сколько боли это молчание причиняет близким! Иногда, просыпаясь утром, Валения долго смотрела в потолок, уговаривая себя, что всё это ради них, ради её детей. Ради внука… А порой, вот так глядя на дочь, уставшую, разбитую, ей хотелось выть, ползать на коленях, моля о прощении, рассказать всё…
Но если открыть Эрвианне всю правду сейчас, то всё может рассыпаться подобно карточному домику. Если потом — она не простит их. Ни её, ни отца.
И что важнее — план, в который так много людей вложило силы, деньги и своё будущее?
Или единственная дочь, которую они, возможно, никогда больше не смогут вернуть?
Или смогут?
Рассказать? Промолчать?
Эрри, поджав губы, смотрела в глаза матери и молча ждала. Словно чувствовала в этой тяжёлой тишине, как сцепились, остервенело терзая друг друга, два зверя — совесть и долг. Казалось, она слышит их рык. И что вот-вот Валения откроет ей то, что скрывала с самого начала. То, ради чего они сейчас здесь…
— Ты можешь дышать воздухом на террасе второго этажа, — наконец, сказала Валения, приняв решение и опустив глаза. — Она крыта, и там непогода не доставляет неудобств.
Эрри поморщилась. А чего ещё она могла ожидать?
— Это всё, ради чего ты пришла? — спрятав за улыбкой свою досаду, спросила герцогиня Байе. — Если — да, то — спасибо за совет! Я обязательно к нему прислушаюсь…
— Ограничь пока свои вечерние прогулки и поумерь свою набожность, — перебила её мать и быстро зашептала, заметив неприкрытое удивление на лице дочери. — Девочка моя, совсем скоро всё закончится. Ещё немного и… Ты прекрасно знаешь, что это всё для вас с Дэнни.
Последние слова, словно молния, прошили Эрвианну.
И словно лавина, нахлынули воспоминания…
Осень вступала в свои права. Стучал по карнизу мелкий дождь. Холод полз по покоям Дэнниела из Байе, несмотря на потрескивающие в камине дрова. Даже не холод, а сырость, но оттого становилось только холоднее.
Эрри куталась в шерстяной плед, сидя у окна и глядя куда-то на горизонт.
Она ждала. Ждала своего мужа, уже который день напрасно вглядываясь в размытую непогодой полоску леса. Порой, когда морось прекращалась или хотя бы превращалась в туман, она поднималась на верхнюю террасу, надеясь всё же заметить приближающийся отряд. Порой молилась в небольшой часовне, но Великие оставались глухи.
А порой Эрвианна хотела бросить всё и уехать в столицу, узнать, как идут дела с подавлением восстания. Но тут же её останавливал тихий, как шелест сухой листвы, но властный голос вдовствующей герцогини Амайи де Байе. И Эрри не смела ослушаться свекрови, как бы ни хотела.
— Жена должна ждать мужа дома. У очага, с хлебом и вином. Беречь сыновей, чтобы муж не боялся оставить свой дом, уходя защищать свои земли. Чтобы мысли его были спокойны и не витали тревожными воронами вокруг родового гнезда. Иначе ему не вернуться домой.
И Эрвианна, страшась самого ужасного, молча сидела у окна, не желая пропустить появление всадника, посланного известить замок о возвращении хозяина.
Её мысли то метались между мужем и сыном, мирно сопящим под пуховыми одеялами, то улетали к отцу, пообещавшему, что всё будет хорошо. Если он пообещал, значит, так и будет. Бремор де Саменти никогда не бросает слов на ветер. Потому она отгоняла страшные картины, навеянные ночными кошмарами, но они преследовали ёе теперь и днём. Дурное предчувствие шепталось с тенями и шипением сырых дымящихся дров.
В тот день особенно сильно.
— Ты тоже это чувствуешь?
Эрвианна вздрогнула. Потревоженные мысли разбежались, оставив по себе зудящую пустоту.
— О чём вы, мама? — прочистив горло и приложив немалые усилия, чтобы не выдать своего беспокойства, спросила Эрри, обернувшись к свекрови.
Амайя де Байе, не обратив внимания на невестку, тихо присела на край кровати Дэнни.
— Он так похож на Роневана, — сказала она, протянув руку, чтобы убрать от его лица тёмную непослушную прядь, но передумала и сцепила руки в замок, уронив на колени. — Я чувствую, что всё скоро закончится. Осталось совсем немного…
— Это же хорошо? — сдавленно спросила Эрвианна и подавилась комом в горле, вставшим от тяжёлого взгляда, который на неё обратила Амайя.