Пьесы

Антон Евлампиевич в прихожей надевает шубу, берет палочку и нелегкой стариковской походкой медленно идет к двери. Зинаида Ивановна молча, бессильно протягивает руки, пытаясь и не надеясь его остановить.

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Между первым и вторым актом прошло шесть лет.

Мало что изменилось в квартире-музее Евлампия Кадмина. Та же идеальная чистота в его кабинете, так же аккуратно разложены вещи на письменном столе, только одна из ножек, очевидно, вывернута, и, чтобы стол не завалился, на ее место поставлен деревянный ящичек, задрапированный тканью под цвет самого стола. В столовой тоже почти нет изменений. Портрет, принадлежащий кисти Серова, уже давно висит на стене. К разбросанным то здесь, то там газетам прибавились журналы в ярких обложках, очевидно заграничные.

Те же фотографии висят в прихожей, и даже погода, кажется, не изменилась — за окнами падают пухлые хлопья снега. На дворе январь месяц.

Еще до открытия занавеса зритель слышит лекцию о жизни и творчестве Евлампия Кадмина, которую, как обычно, читает посетителям  А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Может быть, оттого, что он произносит эти слова каждый день, из года в год, они звучат несколько монотонно, даже чуть механически…

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (при закрытом занавесе)

. …и он скончался. Гроб с его телом сопровождало на кладбище немного народу. Товарищи по газетному поприщу да жена Варвара Николаевна, окруженная многочисленными детишками. После кончины Евлампия Кадмина дети его стали умирать один за другим, в живых остался только ваш покорный слуга… И вот все живу, живу… живу… Я сказал про отца «скончался». Я не употребил слово «умер». Спустя три года после его кончины была найдена драгоценная тетрадь с письмами отца к Прекрасной Даме… И в них он остается навсегда живым. Вот, собственно, и все, что я хотел поведать вам о моем отце. Ну, а дальше, как говорится, читайте его письма… читайте подлинники…

Г о л о с а. Спасибо… Большое спасибо…

Медленно открывается занавес. А н т о н  Е в л а м п и е в и ч  закрывает за ушедшими посетителями дверь и не замечает, что один из них не ушел, а остался стоять в полутьме коридора, в углу, рядом с вешалкой. «Антон Евлампиевич», — негромко произносит посетитель и выходит на свет. Антон Евлампиевич вздрагивает, оборачивается, и вместе с ним мы узнаем  К и р и л л а  Т а р а т у т у. Узнаем не сразу — прошедшие годы превратили Кирилла из порывистого, восторженного юноши в неторопливого, даже чуть усталого мужчину. А впечатление это еще и оттого, что на нем парадный черный костюм, белая рубашка и галстук. Правда, придирчивый глаз сразу определит в нем провинциала — и костюмчик такой в столице уже года три как не носят, и узел галстука слишком тонок, и ботинки уж слишком остроносы.

К и р и л л. Антон Евлампиевич…

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (не сразу). Ой-ой-ой…

К и р и л л. Вчера я был здесь со своими ребятами, и вы меня не узнали. Расстроился даже.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Кирилл… Кирилл…

К и р и л л (словно оправдываясь). Со мной были мои дети.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. У вас уже дети!

К и р и л л. Беда у вас?.. С кем?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Беда?

К и р и л л. Значит, показалось.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (с удовольствием произнося каждую букву). Кирилл… Как вы выросли!

К и р и л л. В самом деле.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Я нечеловечески рад вас видеть. Ну те-с… прошу в кабинет. Прихожая не подходящее для вас место.

Проходят в кабинет. Кирилл пытается что-то сказать, но Антон Евлампиевич перебивает его.