Пьесы

Руфь(качает головой). Мне все равно.

Председатель. Суд удаляется на совещание. Уведите обвиняемую.

Члены суда встают и покидают зал через дверь позади стола. Присяжные следуют за ними. Защитник ободряюще пожимает руку Руфи. Доктор Мартин целует Руфь в щеку. Судебный пристав делает ей знак следовать за ним.

Зрители оживленно спорят. Доктор Мартин подходит к экспертам.

Сцена вторая

Совещательная комната. Судьи и присяжные сидят или расхаживают вокруг стола, курят, иногда подходят к столу и обмениваются несколькими словами. Позади стола на темной стене — большое светлое прямоугольное пятно; раньше здесь, видимо, висел портрет. Секретарь суда продолжает вести протокол.

Кузнец Готлиб

. Мы сидим здесь уже несколько часов — и всё ни с места. Если и дальше так пойдет, то мы проторчим здесь до утра. (Пауза.) Я кузнец. Я, конечно, ничего не понимаю в судебных делах, да и откуда мне понимать! Но почеловечески я понимаю, что мы не можем отправить девчонку еще и в тюрьму — она достаточно выстрадала.

Господин Хеберлейн. Господин прокурор ни слова не сказал о том, что обвиняемую следует приговорить к тюремному заключению. Он того же мнения, что и судебный экспорт: обвиняемая не отвечает за свои поступки, и поэтому ее нужно поместить в дом умалишенных.

Кузнец Готлиб. Да, но другой врач, знаменитый психиатр Крепелино, или, как его там, Крепеллини, сказал, что обвиняемая не душевнобольная… Откуда же нам знать, сумасшедшая она или нет, если даже ученые не могут в этом разобраться!

Стекольщик Эбенхольц. Вскоре после войны я вставил сто восемьдесят семь новых стекол в городском сумасшедшем доме — туда, в самую середину, угодила бомба. Бог знает как им удалось тогда раздобыть стекло. Но вот что хочу сказать: я пробыл там с месяц и каждый день с утра до вечера видел сумасшедших. Описать нельзя, что за фокусы они выделывали и что болтали. Как вспомнишь об этом — сразу поймешь, что эта фрейлейн Боденгейм — самый нормальный человек. Если она помешана, то те, в сумасшедшем доме, все нормальные и я, значит, ничего не понимаю и сам, верно, спятил.

Доктор Бук

. Итак, перед нами альтернатива: сумасшедший дом или тюрьма? И в том и в другом случае мы совершили бы ужасную несправедливость по отношению к девушке. (Пауза.) Я спрашиваю себя: можно ли было вообще судить Руфь Боденгейм, если убийца ее родителей не был судим?

Первый заседатель. Неужели, господин доктор, вы в самом деле не уверены в том, нужно ли судить человека, виновного в преднамеренном убийстве?..

Доктор Бук(сухо). Цвишенцаль, убивший родителей обвиняемой, не был судим. (Пауза.)

О чем, собственно, идет речь на этом процессе? Мне кажется, что…

Председатель. Простите, господин доктор, я вас перебью. На этом процессе, как и на любом другом, речь идет о справедливости! Нельзя допускать, чтобы один человек, что бы там с ним ни произошло, сам судил другого и сам же приводил свой приговор в исполнение. В любом правовом государстве это всегда было и будет делом суда.

Второй заседатель. В правовом государстве это должно быть само собой разумеющимся для присяжных.

Доктор Бук. До тех пор, пока нацистские преступники остаются безнаказанными, а их противников преследуют, право в нашем правовом государстве оставляет желать лучшего.

Господин Хеберлейн. Хорошо. Предположим, что прокуратура действительно поступала незаконно, не привлекая Цвишенцаля к ответственности, хотя для подобного допущения нет никаких оснований. В таком случае, разве это оправдывает обвиняемую? Конечно, нет!

Доктор Бук. Однако из свидетельских показаний неоспоримо следует, что господин прокурор должен был привлечь Цвишенцаля к ответственности… Позвольте же мне сделать некоторые обобщения. Каждый из нас знает, что в нашей стране не все обстоит так, как должно. Среди нас все еще живут преступные представители прежнего режима, и власти их не трогают. (Указывает на светлое пятно на стене.) Портрета Гитлера здесь больше нет. Но его дьявольский дух жив. Этот дух вновь угрожает нашему народу и притом весьма серьезно. Поэтому он должен быть вытравлен. Без этого не может быть и речи о новой, здоровой Германии.