Пьесы

Ч е м е з о в. Вот что, Анна Петровна. У меня есть к тебе особая просьба. Пусть Татьяна и Григорий Родионович уходят на катере, а ты останься здесь. Хотя бы на несколько дней. Сегодня вечер в гарнизонном клубе, встреча шефов с моряками. Та самая встреча, которая не состоялась неделю назад. Мы пойдем с тобой туда. Ночью мне в море на маневры. Ты поживешь здесь, дождешься. Потом я провожу тебя в Ленинград. Мне важно знать, что ты здесь, в этом доме на Якорной площади, ожидаешь меня. Оставайся, Анна!

А н н а  П е т р о в н а. Хорошо, Володя, я останусь. Я буду здесь с тобой и с тобой, Сережа…

Ч е м е з о в (Сергею). Ступай, старший матрос. Да! По дороге зайди в Дом офицера. Там, говорят, есть замечательный мастер музыкальных инструментов. Отдай ему мандолину, попроси починить.

Т а т а (завернула в газету мандолину и отдает Сергею). Она не очень поломана, можно склеить.

Сергей молча берет мандолину.

Ч е м е з о в (Сергею). Иди на собрание. И помни… Помни войну…

И одновременно все встали, заторопились. Тата побежала в спальню, вернулась оттуда с чемоданчиком. Бондарь, Сергей и Тата одеваются. Тата прощается с отцом, целует его. Чемезов и Анна Петровна провожают Тату, Бондаря и Сергея, у которого под мышкой сверток с мандолиной. Хлопает входная дверь. Анна Петровна и Чемезов вернулись. Анна Петровна у окна вглядывается в темноту улицы, желая бросить прощальный взгляд на ушедших. Чемезов садится на диван, вскрывает синий пакет, переданный ему Бондарем, надевает очки, читает бумагу. Анна Петровна отворачивается от окна и подходит к Чемезову.

А н н а  П е т р о в н а. Я еще никогда не видела тебя в очках, Володя. В очках и при всем параде. Прости, я мешаю тебе читать.

Ч е м е з о в. Нет-нет…

А н н а  П е т р о в н а. Раньше вы были с Федором так похожи друг на друга. А теперь он так и останется навсегда молодым… Когда вы шли рядом по Якорной площади, все смотрели на вас.

Ч е м е з о в (отложил бумагу, снял очки).

Я навсегда запомню этот вечер,

Зеленый сад, оркестры, облака,Петровский парк — свидетель нашей встречи,И на моем плече твоя рука…

А н н а  П е т р о в н а (обернулась к нему). Ну вот! Теперь еще, оказывается, и ты знаешь эти стихи. Их знает Тата. Они переписаны Валериком в его тетрадь, он их читал девушке по имени Алевтина. А Сергей Селянин прочел их мне. Но ведь я их помню давно. Двадцать три года назад мы гуляли с Федором по Дворцовой набережной. Я все не понимала, кого из вас больше люблю — тебя или Федора. Мы гуляли до рассвета, и на мосту он прочел мне эти стихи. Они и решили нашу судьбу. Я поняла, кто мой избранник… Он так хорошо говорил о себе и обо мне, о нас, о будущем… Я вдруг увидела все так отчетливо, ясно, как будто солнце залило Неву и набережную… А еще мимо прошла молочница, посмотрела на него, на меня… «Какой красивый морячок… Молочка не надо?» Тогда мы ей тоже прочли эти стихи. Она одобрила. Стихи решили за нас. А теперь, оказывается, и ты их знаешь, Володя. Откуда?

Ч е м е з о в. Прошло двадцать три года, теперь не стыдно признаться. Мы сидели с Федором в каюте. Он молчал. И вдруг заорал, что не может жить без тебя. Что и ты тоже… И у вас назначено вечером свидание на Дворцовой набережной. Оно решит его жизнь. Тогда я вырвал из тетрадки лист, на котором написал стихотворение тебе. И подарил ему, сказал, что он может считать его своим. Я ведь в те годы — ты, наверное, помнишь — иногда писал стихи. И довольно плохие…

А н н а  П е т р о в н а. Нет, они совсем не плохие. Для меня, во всяком случае. Ну вот, ты опять надел очки и читаешь эту бумагу. Что в ней? Что-нибудь плохое? Опасное?

Ч е м е з о в. Это акт расследования катастрофы.

А н н а  П е т р о в н а (тревожно). Валерик?..

Ч е м е з о в. Валерик не виноват. Никто не виноват из матросов и офицеров. Все они проявили мужество и героизм, что возможно было сделать, они сделали. Это тяжело говорить тебе, матери…

А н н а  П е т р о в н а. Мне было бы тяжелее, если бы ты мне этого не сказал, Володя.

Ч е м е з о в (смотрит на Анну Петровну). Друг ты мой, милый ты мой друг.