Пьесы

(Он смиренно принимает.)Спасибо, Джемс. (Возвращается к своему креслу у камина, усаживается поудобнее и погружается в чтение.)

МОРЕЛЛ (пишет за столом). Кандида сейчас освободится и придет к вам. Она уже проводила свою ученицу. Наливает лампы.

МАРЧБЭНКС (вскакивает в ужасе). Но ведь она испортит себе руки! Я не могу перенести это, Морелл, это позор. Я лучше пойду и налью сам. (Направляется к двери.)

МОРЕЛЛ. Не советую.

Марчбэнкс нерешительно останавливается.

А то она, пожалуй, заставит вас вычистить мои ботинки, чтобы избавить меня от этого.

БЕРДЖЕСС (строго, с неодобрением). Разве у вас больше нет прислуги, Джемс?

МОРЕЛЛ. Есть. Но ведь она же не рабыня. А у нас в доме так все поставлено, будто у нас по крайней мере трое слуг. Вот каждому и приходится брать что-нибудь на себя. В общем это не страшно. Просси и я, мы можем разговаривать о делах после завтрака, в то время как мы моем посуду. Мыть посуду не так уж неприятно, если это делать вдвоем.

МАРЧБЭНКС (удрученно).И вы думаете, что все женщины такие толстокожие, как мисс Гарнетт?

БЕРДЖЕСС (с воодушевлением).Сущая правда, мистер Марчбэнкс. Что правда, то правда. Вот именно – толстокожая!

МОРЕЛЛ (спокойно и многозначительно).Марчбэнкс!

МАРЧБЭНКС. Да?

МОРЕЛЛ. Сколько слуг у вашего отца?

МАРЧБЭНКС (недовольно). О, я не знаю. (Он возвращается к кушетке, словно стараясь уйти подальше от этого допроса, и садится, снедаемый мыслью о керосине.)

МОРЕЛЛ (весьма внушительно)

. Так много, что вы даже и не знаете, сколько? (Уже тоном выговора.)И вот, когда нужно сделать что-нибудь этакое толстокожее, вы звоните и отдаете приказание, чтобы это сделал кто-нибудь другой, да?

МАРЧБЭНКС. Ах, не мучайте меня! Ведь вы-то даже не даете себе труда позвонить. И вот сейчас прекрасные пальчики вашей жены пачкаются в керосине, а вы расположились здесь со всеми удобствами и проповедуете, проповедуете, проповедуете. Слова, слова, слова!

БЕРДЖЕСС (горячо приветствуя эту отповедь).Вот это, черт возьми, здорово! Нет, вы только послушайте! (Торжествующе.)Ага, что? Получили, Джемс?

Входит Кандида, в фартуке, держа в руках настольную лампу, которую только остается зажечь. Она ставит ее на стол к Мореллу.

КАНДИДА (морщится, потирая кончики пальцев).Если вы останетесь у нас, Юджин, я думаю поручить вам лампы.

МАРЧБЭНКС. Я останусь при условии, что вы всю черную работу поручите мне.

КАНДИДА. Очень мило. Но, пожалуй, придется сначала посмотреть, как это у вас выходит. (Поворачиваясь к Мореллу.)

Джемс, не очень-то ты хорошо смотрел за хозяйством.

МОРЕЛЛ. А что же такое я сделал, или – чего я не сделал, дорогая моя?

КАНДИДА (с искренним огорчением).Моей любимой щеточкой чистили грязные кастрюли.

Душераздирающий вопль Марчбэнкса. Берджесс изумленно озирается.

(Кандида подбегает к кушетке.)Что случилось? Вам дурно, Юджин?

МАРЧБЭНКС. Нет, не дурно, но это кошмар! Кошмар! Кошмар! (Хватается руками за голову.)

БЕРДЖЕСС (потрясенный). Что? Вы страдаете кошмарами, мистер Марчбэнкс? Вам нужно как-нибудь постараться избавиться от этого.

КАНДИДА (успокаиваясь). Глупости, папа. Это просто поэтические кошмары. Не правда ли, Юджин? (Треплет его по плечу.)

БЕРДЖЕСС (сбитый с толку).Ах, поэтические… Вон оно что. В таком случае, прошу прощения. (Снова поворачивается к камину, сконфуженный.)

КАНДИДА. Так в чем же дело, Юджин? Щетка?

Его передергивает.

Ну ладно. Не огорчайтесь. (Садится подле него.)Когда-нибудь вы подарите мне хорошенькую новенькую щеточку из слоновой кости с перламутровой отделкой.

МАРЧБЭНКС (мягко и мелодично, но грустно и тоскуя).Нет не щетку, а лодочку… маленький кораблик, и мы уплывем на нем далеко, далеко от света – туда, где мраморный пол обмывают дожди и сушит солнце, где южный ветер метет чудесные зеленые и пурпурные ковры… Или колесницу, которая унесет нас далеко в небо, где лампы – это звезды, и их не нужно наливать каждый день керосином.

МОРЕЛЛ (резко).И где нечего будет делать – только лентяйничать. Жить в свое удовольствие и ни о чем не думать.

КАНДИДА (задетая). Ах, Джемс, как же ты мог так все испортить!