Черезъ часъ въ новомъ зимнемъ дворц была еще большая сумятица.
Уже весь Петербургъ, придворные, сенатъ и синодъ, высшее общество, вс резиденты иностранныхъ державъ, кром одного, конечно, Гольца, сотни разряженныхъ дамъ, густой толпой наполняли залы и гостиныя дворца. Нмецкая принцесса Софія-Фредерика Ангальдъ-Цербстъ, по замужеству герцогиня Голштейнъ-Готторнъ, принимала всенародное поздравленіе съ восшествіемъ на всероссійскій прародительскій престолъ…
Не будь на свт младенца наслдника Павла Петровича, все бы это всякому показалось безсмыслицей!!
Ликованіе было общее! Не прошло получаса, какъ австрійскій посолъ Мерсій узналъ нчто, что заставило и его тоже ликовать, а въ его лиц и Европу! Бретейль узналъ, что его просятъ взять назадъ грамоты и остаться посломъ. Гакстгаузенъ узналъ, что о войн съ Даніей, конечно, и помину не будетъ… И Фридрихъ тоже вскор возликуетъ.
Покуда во дворц толпилась и шумла блестящая толпа, на улицахъ столицы уже начиналась своевольная безпорядица. Кабакамъ приходилось плохо!..
Преображенцы, съ утра волновавшіеся по своимъ ротнымъ дворамъ, безъ всякаго приказанія офицеровъ, собрались, наконецъ, на полковомъ двор, и здсь, Пассекъ, освобожденный силкомъ Баскаковымъ, принялъ надъ ними начальство. Преображенцы тотчасъ, кое-какъ выстроившись въ ряды, двинулись ко дворцу.
Только одинъ рядовой запоздалъ во время присоединиться къ своей рот и теперь догонялъ ее — Державинъ. Онъ былъ блденъ и взволнованъ, но отъ иныхъ причинъ, — въ это утро безпорядицы и самоуправства на ротномъ двор у него украли его послднія деньги.
Едва преображенцы вышли на Литейную, имъ на встрчу не шелъ, а почти бжалъ, запыхавшись, офицеръ ихъ же полка… Вн себя, онъ выхватилъ шпагу, бросился на первые ряды и крикнулъ:
— Назадъ!! Крамольничать! Противъ законнаго государя!! Бунтовать! Назадъ, мерзавцы! Перекрошу всхъ!!
И шпага его засверкала надъ головами ближайшихъ. Это былъ лейбъ-компанецъ Квасовъ.
Но десятки голосовъ заревли вдругъ на ненавистнаго офицера:
— Бей его! Коли! въ штыки! — зачмъ? Бей просто… Не пакости штыка объ лшаго!..
И чрезъ полъ-минуты Акымъ Акимовичъ, окруженный, какъ волкъ собаками, замертво повалился среди улицы, отъ жестокихъ ударовъ прикладами. Только чрезъ часъ очнулся онъ въ какой-то цирюльн, куда подобрали его изъ жалости прохожіе.
Между тмъ, за угломъ Литейной, на Симеоновской, куда завернули солдаты, другой офицеръ верхомъ наскакалъ на нихъ и вломился въ ряды, тоже обнажая шпагу. Это былъ Воейковъ.
— Стой! Вольница! Кто смлъ безъ моего приказу сбой ударить?.. заворачивай назадъ!
И Воейковъ ударилъ ближайшаго солдата плашмя по голов, но чрезъ мгновенье раздалась команда Пассека:
— Ребята! Валяй его, бунтовщика…
Солдаты бросились, одинъ ударъ вышибъ у офицера его шпагу, другіе два ранили лошадь. Она взвилась на дыбы и, отскочивъ, запрыгала хромая, но разъяренные солдаты бгомъ пустились по Симеоновской, преслдуя обезоруженнаго, и скоро прижали его къ берегу Фонтанки. Воейковъ, не видя спасенія отъ штыковъ, въхалъ въ рчку по грудь лошади.
— Не мочиться же изъ-за него! крикнулъ кто-то. — Брось! Не время!.. Опосля всхъ переколемъ, кто противничаетъ матушк…
И солдаты бросились на мостъ и уже на рысяхъ пустились къ зимнему дворцу, гд гудла на лугу несмтная толпа, окружая измайловцевъ, семеновцевъ и отдльные отряды, прибжавшіе отъ разныхъ полковъ.
Часа черезъ два городъ уже волновался весь, по всмъ улицамъ. Кой-гд уже были драки, кое-гд уже были разбиты кабаки, а въ нкоторыхъ ненавистныхъ домахъ было уже все разграблено.
И вскор, поневол была назначена стража охранять нкоторые дома и въ томъ числ палаты прусскаго посланника. Но Гольца уже не было въ дом. Онъ при первыхъ признакахъ уличной сумятицы укрылся въ опустломъ дом Маргариты, а чрезъ часъ, по совту нмца лакея, не считавшаго и этотъ домъ безопаснымъ, вмст съ нимъ перешелъ въ квартиру Шепелева, какъ офицера и знакомаго.
Княжна Василекъ, перепуганная сама на смерть, скрыла посланника въ спальн жениха.
Она была въ страшномъ волненіи, и душа ея уже изболлась въ мысляхъ о томъ, кто былъ ей дороже всего въ мір. Да и было отчего! Юноша, еще слабый, при первыхъ кликахъ на улиц, понялъ, что творится здсь, и, нанявъ тройку, ускакалъ въ Ораніенбаумъ, стать на сторону законнаго государя и своего благодтеля… A если нужно, то и умереть, защищая его!..
На Большой Морской, около полудня, толпа звакъ была гуще, плотнй и особенно весела. Смхъ, шутки, прибаутки гудли кругомъ… Одни расходились, другіе прибывали, и здсь безъ конца передавалась милая всточка, и на всхъ лицахъ была написана радость.
Здсь съ часъ назадъ конногвардейцы замтили въ карет прозжавшаго Жоржа, тотчасъ вытащили его вонъ, и ненавистный принцъ тутъ же среди улицы былъ нещадно избитъ…. Быть можетъ, несчастный былъ бы и умерщвленъ, если бы генералъ-полицеймейстеръ Корфъ слезно не выпросилъ его у толпы именемъ государыни и не увезъ къ себ, общаясь и клянясь посадить его на хлбъ и на воду…
— Онъ насъ съ мужьями всхъ развести хотлъ! вопили дв бабы съ преображенскаго ротнаго двора.