– Говорил, что ему хочется вас повидать. Говорил, что я красавица. Затем он мне пребольно ущипнул плечо, потом поцеловал, конечно насильно… Прижал вот в этот угол. Потом вот дал…
И Лотхен, вынув из кармана, показала на ладони маленький червонец.
– Что же ему надо? – выговорила Маргарита нетерпеливо.
– Ничего. Повидаться хочет!
– Вздор. Пустое… Не такой человек. Вздор! Что-нибудь особенное есть, – восклицала Маргарита, ходя в волнении по комнате.
– Может быть, есть что-нибудь. Собирается умирать и в вашу пользу завещание делать. Хотя по виду и ухваткам мало похож на умирающего. Так прижал к углу, что… что даже глупо! Впрочем, поезжайте, узнаете…
– Как же я поеду… вдруг…
– Он приказал именно вам это передать, – умышленно медленно произнесла Лотхен, играя нетерпением барыни.
– Он меня звал, велел сказать… зачем же ты молчишь, Лотхен? Я тебя побью!!
И Маргарита, весело смеясь, пунцовая от радости, бросилась к любимице. Ухватив малосильную немку за рукав и за кисейную косынку, она сильно потянула ее, стараясь повалить на диван.
– Изорвете – другую купите. Вам же хуже!
Маргарита бросила любимицу и воскликнула:
– Сейчас поеду… Начинается! Начинается! Понимаешь ты, неразумный ребенок, что это начинается для меня война, борьба на жизнь и на смерть. И кончится все победой! Состояние будет мое. Все будет мое. Давай мне лиловое платье! Оно мне счастье приносит…
Маргарита была вне себя от радости и довольства. План, полный, подробный, как покорить брюзгу деда, был уже давно обдуман и казался ей замечательно тонко и умно придуманным. Но ехать к деду первой, когда он, очевидно, не желает подозревать даже об ее существовании, было невозможно: никакой предлог не скрыл бы настоящей цели, то есть желания снова сойтись ближе.
Маргарита начала быстро одеваться, но, однако, несмотря на поспешность свою, все-таки зорко оглядывала себя в зеркало и старалась принарядиться так, чтобы быть красивее, чем когда-либо.
– Ну, уж редко я так в жизни старалась! – воскликнула она наконец, оглядывая себя с головы до ног. – Да и вряд ли когда-нибудь для такого старика, как он, такая женщина, как я, столько старалась. Подумаешь, на первое свидание еду к страстно любимому герою… Ну, говори, хороша ли я?! По совести, Лотхен. Дело важное…
Лотхен отошла, оглядела барыню тоже с головы до пят и молча усмехнулась…
– Ну, не прибавить ли чего?
– Нет, liebe Grдfin, убавить бы надо… Убавить то, что наиболее в глаза бросается и, пожалуй, дурно на поганого старика подействует.
– Что? – с искренним беспокойством спросила Маргарита, тоже снова себя оглядывая.
– Надо убавить в вас главное… выражение счастья на лице! У вас глаза прыгают от восторга, что он вас позвал. А это…
– Только-то, глупая! Ну, отвернись на минуту. Не гляди на меня.
Горничная, смеясь, повиновалась и ловко повернулась на каблучках спиной к барыне.
– Ну, теперь смотри! – через мгновение выговорила графиня и подступила ближе к обернувшейся горничной.
– Да! – воскликнула Лотхен. – Если вы так сумеете долго выдержать…
Молодая женщина стояла перед ней с строго печальным лицом, полуопущенными глазами и как-то скромно сложенными на груди руками.
– Государь мой, вам угодно было меня пригласить явиться по делу… – тихо и грустно выговорила Маргарита по-русски, наклоняясь перед Лотхен.
Немка захлопала в ладоши и запрыгала на месте:
– Диво! Диво! Божественно…
– Я не знаю, государь мой, – так же продолжала Маргарита, – смею ли я вас называть моим дедом… Вы до сих пор, как скверный и скупой старикашка, кроме злости, ничем себя…
– Ну, этого говорить не надо!.. – наивно воскликнула Лотхен.
– Я думаю! – воскликнула Маргарита уже своим голосом. – Это я ему после скажу, когда его состояние будет у меня в руках. Ну, благословите меня, ваше святейшество, папа Лотхен! Papa Lotchen Primus, Pontifex maximus![41]
– продекламировала Маргарита и прибавила другим голосом, стараясь хрипеть: – Indulgentia plenaria![42]– Ох, ох, грешите!.. Бог накажет! – испугалась ревностная католичка. – Подумаешь, вы шизматичка, в ихней, здешней ереси. А услышит вас вдруг враг человеческий… Что тогда!
– Ничего, трусиха… Есть две силы на свете, от которых все зависит… Господь Бог и господин дьявол!..
– Ох, Grдfin, Grдfin! – закричала Лотхен, затыкая и глаза и уши и даже нагибаясь перед графиней, как бы от удара по голове.
– Ну, вели подавать карету, глупая курляндка, – смеясь, вымолвила Маргарита.
XXXIV
Через полчаса езды полуиностранка графиня Скабронская была на набережной Васильевского острова и выходила из кареты при помощи двоих лакеев на большой подъезд дома российского вельможи графа Скабронского – вельможи, которого даже покойная царица называла Иоанном Иоанновичем, так как всякого, назвавшего графа Иваном Ивановичем, заставляли поневоле объяснять, о ком ведет он речь. Когда графиня Маргарита поднялась по большой парадной лестнице и графу побежали доложить, то брюзга переменился чуть-чуть в лице. Приезд внучки, им самим вызванной, было не заурядное дело, а первостепенной важности.