Петербуржский ковчег

Он невольно сделал глоток; сладковатый теплый напиток, пробежавший по пищеводу, совершенно вернул Аполлона к действительности. Аполлон недоуменно огляделся; он лежал на жестком ложе среди каких-то тряпок; над ним низко нависали пыльные каменные своды, чуть в стороне были видны крупноблочные арочные перекрытия.

— Где я?

— У меня... у нас, — успокоила Настя. — Не волнуйтесь. Теперь все будет хорошо.

Да, Аполлон узнал это подвальное помещение. Он уже бывал здесь раза два-три, — когда Настя болела и он навещал ее.

— А как я сюда попал?

— Еще пейте. Это отвар из трав... — девочка заставляла Аполлона пить, и он подчинялся. — Вы заболели. Но теперь самое страшное, кажется, позади... Дело пойдет на поправку — уж я постараюсь...

— Заболел? — он не мог ничего припомнить; позади было — небытие.

— Заболели. Мы нашли вас у ворот. Вы были весь мокрый от дождя и без памяти.

— Что я делал у ворот? — Аполлон пытался подняться, но Настя удержала его.

— Вы сидели на земле, прислонившись к ограде. Вы, наверное, долго сидели, а прохожие думали, что вы пьяный... Сегодня утром папаша вас увидел и принес сюда... Говорит, вы тяжелый. Он бы вас в ваши апартаменты затащил, но не осилил. Старый уже стал папаша...

— Утром? А сейчас что?

— Вечер уже... Вы были в бреду... Я почистила ваш сюртук...

— Вечер... Господи!... Как странно... — Аполлон осмотрел себя: не совсем просохшую еще рубашку, рукава не первой свежести, руки в ссадинах и царапинах. — В жизни не был я пьян... Я, действительно, не вполне здоров.

— Не вполне — это так, — согласилась девочка. — Папаша думал, что вы вообще не придете в себя. Приводил Федотова... Но доктор сказал, что воспаления нету, что все обойдется, что у вас нервный срыв...— Доктор?

— Он сказал, что вы сильный, что поборетесь еще...

Аполлон смутно припомнил сон: звезды, заоблачную высь.

— Ты говоришь, я был в бреду. Я что... кричал?

— Нет. Но говорили. И очень внятно... Вы говорили про госпожу Милодору... Что не верите, будто... — Настя избегала сказать слово «умерла». — Вы звали ее... И, кажется...

Девочка надолго замолчала. Она как будто и не собиралась продолжать.

— Что? Что? Почему ты замолчала? — взял ее за руку Аполлон.

— Мне неловко... Вы... — Настя отвернулась.

— Разве я говорил что-то недостойное?

— Нет. Что вы!

— Тогда что же? Почему ты замолчала?

— Вы увидели госпожу Милодору...

— Увидел? — поразился Аполлон («Ах, это был всего лишь сон!» — вонзилась мысль в сознание Аполлона). — Где? У меня были открыты глаза?

— Да. Вы увидели ее... во мне...

Тут Аполлон вспомнил приснившийся (а может, и не приснившийся) поцелуй. Ему и правда во сне представлялось, что он целует Милодору. Или ангела? Или этот ангел и был Милодорой? Или... Нет, Аполлон не помнил этого ясно — настолько, чтобы говорить сейчас об этом.

— Вы пейте, — опять подвинула чашку Настя. — Вам это нужно сейчас. А я поговорю. Хорошо?

Аполлон кивнул и сделал несколько глотков. Теплый отвар хорошо согревал его. А еще Аполлон чувствовал, что вместе с отваром в него вливаются силы.

Настя смотрела на него с удовольствием. Потом заговорила:

— Нам всем очень жаль госпожу Милодору. Она была добра и не брала за жилье много денег... Сейчас папаша говорит, что нам, наверное, придется съехать. Быть может, вообще придется вернуться в деревню, потому что найти в городе жилье на зиму почти невозможно.

— Не спешите съезжать. Как еще повернется... Но девочка заговорила о другом:

— А я переживаю за вас. Зачем так убиваться — будто кончилась жизнь?..

— А разве для меня она не кончилась? — Аполлон вдруг подумал, что Настя — это сейчас единственный в мире человек, которому он мог бы раскрыть душу (он не раскрыл бы ее ни Федотову, ни Холстицкому, ни Устише).

— Не говорите так, — блеснула на него глазами девочка. — Разве можно не ценить то, что даровано свыше?.. Вы же умный. Вы должны знать, что со временем все проходит... Сейчас придет зима — настынут стены, а потом — опять весна, и в садах распустится сирень. Вы любите сирень?

Аполлон посмотрел на девочку грустными глазами:

— По правде говоря, умом я понимаю, что все так и есть. Но сердцем...

— Вот и крепитесь, — подбодрила Настя.

— Сердце многого не принимает. Оно не слушается разума, живет своей жизнью. Я ничего не могу с этим поделать. Да и не желаю... А о том, что я видел Милодору, ты угадала, — голос Аполлона стал тише, Аполлон поверял девочке сокровенную тайну. — Можно этому верить, можно не верить, но душа Милодоры недавно являлась ко мне. И как будто хотела что-то сказать. Однако была бессловесна... Возможно, душа человека вообще не умеет говорить; она умеет чувствовать, понимать, радоваться, может болеть, скорбеть, обливаться кровью, но говорить — не может...

— Вы верите в это? — с некоторым сомнением взглянула на него девочка.

— Верю. А ты? Веришь мне? -Да.

— Меня теперь мучит это: что хотела сказать Милодора, куда звала?.. Она ведь не просто так приходила.

Настя подавила вздох:

— Я, вероятно, могу вам помочь.