Петр I

Царица была ростом невелика, коренаста, лицом дочерна загорелая, и нельзя сказать, чтоб наружность ее отличалась изяществом или благородством. В ней с первого же взгляда угадывалось ее невысокое происхождение. То, во что одета была царица, скорее пристало бы актрисе, занятой в немецких пиесах. Ее платье, казалось, приобретено было в лавке, торговавшей тряпьем. Сильно заношенное, оно при этом давно уже вышло из моды, но с избытком увешано было серебряными украшениями. Спереди, по подолу, ее платье было украшено узором из драгоценных камней. Рисунок отличался своеобразием – двуглавый орел, крылья которого, слегка приподнятые, были украшены более мелкими каменьями. На царице было с дюжину разного рода орденов и столько же ладанок и образков с изображениями святых и святынь, приколотых по всему ее платью, и стоило ей шаг ступить, как всем начинало казаться, будто идет стадо: от всех украшений шел именно такой шум.

Царь же, напротив, изрядно высокий ростом и хорошо сложенный, лицо имел приятное, но выражение оного порою становилось столь суровым, что внушало страх. Одет он был в простое матросское платье. Царица, которая весьма плохо говорила по-немецки и хорошенько не понимала, что говорила ей королева, подозвала к себе шутиху и развлекалась с нею на русский лад. Бедным сим созданием оказалась княгиня Голицына, которая спасения ради собственной своей жизни принуждена была заниматься таковым ремеслом. Замешанная в заговоре против царя, она дважды сечена была кнутом³. Мне неведомо, что княгиня говорила царице, но государыня сия от того весьма громко смеялась.

Наконец расселись за столом, где царь поместился рядом [с] королевой. Известно, что в свое время царя пытались извести. В молодые годы некий весьма сильно действующий яд поразил его нервы, а сие явилось причиной того, что царя весьма часто посещали своего рода судороги, коим он отнюдь не мог воспротивиться. На этот раз несчастие застало царя за столом; тотчас же лицо его исказилось гримасой, и поелику в руках у него был нож, а размахивал он им столь близко от королевы, что та испугалась и предпринимала попытки встать. Царь же ее успокаивал и просил не тревожиться, поелику он не сделает ей ничего дурного: говоря так, он подал ей руку, но сжал ее меж своими с такой силой, что королева невольно вскрикнула от боли, царь же на это добродушно рассмеялся; при этом он говорил ей, что косточки у нее более хрупкие, нежели у супруги его Екатерины. После ужина все было приготовлено к балу, но царь, лишь только поднялись из-за стола, не стал задерживаться и один вернулся в Монбижу пешком. На следующий день его уже видели осматривающим все что ни есть примечательного в Берлине, и между прочим собрания медалей и античных статуй. Как мне говорили, между сими последними была одна, каковая являла собою языческое божество весьма непристойной наружности: во времена древних римлян оная служила для украшения свадебных покоев. Полагали, что сия статуя изрядной редкости, и считалась оная из самых красивых, каковые только были на свете. Царя эта статуя привела в такое восхищение, что он повелел царице поцеловать ее. Та хотела было воспротивиться, но, раздосадованный, царь сказал ей на ломаном немецком «Коп аб»⁴

, что означало: «Я велю вам отрубить голову, коли вы станете мне перечить». Царица настолько испугалась, что исполнила все от нее требуемое. Нимало не смущаясь, царь попросил у короля эту статую, а с нею и некоторые другие, и тот не смог отказать. Царь попросил также у короля и кабинет, вся отделка коего была из янтаря. Кабинет сей, единственный в своем роде, стоил королю Фридриху огромных денег. К великому сожалению всех, его тоже отправили в Петербург.

Наконец, этот варварский двор два дня спустя отправился восвояси. Королева тотчас же отправилась в Монбижу. Там узрела она сущее иерусалимское опустошение; никогда я не видывала ничего подобного, все было настолько разрушено, что королева вынуждена была распорядиться почти что заново отстроить весь дворец.

О пребывании Петра I в Париже в 1717 году

Л. де Рувруа, герцог Сен-Симон

Фрагмент из знаменитых мемуаров Луи де Рувруа, герцога Сен-Симона (1675–1755) примечателен во многих отношениях.

Подлинный аристократ, в молодости отличившийся в сражениях, а в зрелости занимавший высокий государственный пост во времена регентства герцога Орлеанского при малолетнем Людовике XV, он навсегда оставил двор и государственную деятельность после смерти регента. Он не желал затеряться в толпе новых хозяев Франции.