Читаем Петр I полностью

Я добавлю ко всему этому некоторые доводы, дабы уравновесить прежние. Во-первых, помыслите, что сия война должна кончиться миром, и довольно скоро, – какое же влияние этот мир может иметь на вашу державу? Если им (разумею поляков) случится достичь выгодного мира, избавив свою страну от страха внезапного вторжения, вынудить турок или принять свою сторону и дозволить им помощь от [крымских] татар или хотя бы держать нейтралитет, – тогда они (враждебность их достигнет большей высоты из-за [вашего] отказа в помощи) смогут преследовать свои претензии и пойдут на вас войною. Посредством своих преимуществ в победоносной, хорошо обученной и дисциплинированной армии и в поддержке союзников, коим они верно и действенно помогали в сей войне, они смогут довести вас до большей крайности, чем в случае, когда те же преимущества будут у вас, если вы поведете войну теперь.

Но если [поляки] будут вынуждены пойти на бесчестный и невыгодный мир, хотя бы отступятся от своего права на Украину и казачество, то берегитесь, как бы турки не стали почитать и объявлять свое право сильнейшим, чем ваше, и, следовательно, притязать на такую часть страны казаков на сем берегу Днепра, какой когда-либо владели поляки; а если вдобавок [поляки] должны будут оставить Волынь, тогда турки получат лучший способ преследовать свои намерения. Но если турки сделают поляков своими вассалами, то они, без сомнения, унаследуют их тяжбу [с русскими] и помогут им возвратить все, на что те могут притязать. Итак, на мой взгляд, чем хуже у них будет мир с турками, тем хуже для вас.

Что до опасений, будто из-за соединения армий казаки могут быть склонны к переходу от вас к своему прежнему господину, – я не думаю, что поляки желают иного соединения, кроме того, чтобы вторжением в Крым вы отвлекли татар, а содержанием кое-каких сил в Киеве обезопасили самих себя и свою страну и тем самым произвели диверсию против турок.

Далее, вы должны учесть, что, поскольку казаки – народ беспокойный, воинственный, непостоянный и крайне приверженный к добыче и грабежу, поляки станут (как они уже делают) сманивать лучшие и самые воинственные души на свою сторону, а своей щедростью и учтивым отношением к оным привлекать и завоевывать приязнь остальных.

Причины, могущие подвигнуть вас на вторжение в Крым и разгром [татар] (ибо в исполнении я нисколько не сомневаюсь), столь вески, что мне понадобится мало слов, дабы представить оные. Во-первых, вы совершите дело, весьма угодное Богу, уничтожив гнездо, что уже несколько веков донимает христианский мир; вы также выручите много тысяч христианских душ из жалкой неволи.

Во-вторых, вы стяжаете величайшую славу, коей давно не достигала какая-либо нация, освободив не только себя, но и христианский мир от этой ужасной, проклятой, чумной породы, а также избавитесь от той дани (всеми почитаемой за таковую), что вы платите им ежегодно5, и искупите все прежние оскорбления и убытки.

В-третьих, нет сомнения, что вы обогатитесь, ибо все прибывающие оттуда христиане уверят вас, что [у татар] в земле сокрыты несметные сокровища. Да и как может быть иначе? Разве они посредством дани, продажи и выкупа пленных и грабежа не истощили богатства России, Польши, Венгрии и других стран?

В-четвертых, легкость сего дела. Ведь с 40 000 пехоты и 20 000 конницы вы можете легко сие осуществить за один или самое большее два года. Да и путь туда не так труден, только двухдневный марш без воды, даже настолько удобный, что всю дорогу можно идти в боевом строю, кроме очень немногих мест, да и там нет лесов, холмов, переправ или болот.

Добавлю, что весьма опасно позволять солдатам и народу отвыкнуть от владения оружием, когда все ваши соседи столь усердно оное применяют.

Января 18-го.

Боярин6 сказал мне, что если я желаю явиться к рукам их величеств, то ныне могу видеть лишь одного из них; от чего я уклонился, предпочитая лучше подождать, пока смогу увидеть обоих, – сие дабы выиграть время.

19. Шведский вестник, в чине капитана, пожаловался через своего слугу на то, что его оскорбил пристав, а затем самолично явился в приказ и принес жалобу, но получил мало удовлетворения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное