Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

Конец августа и первые две трети сентября прошли в сборах и приготовлениях к отъезду на конгресс, открытие которого запаздывало сравнительно с предполагавшимся ранее сроком. Возницын посещал австрийских сановников и принимал их визиты: был у дворцового маршалка князя Мансфельта и у венского коменданта графа Штаремберга. 23 августа он побывал у венецианского посла Рудзини, назначенного уполномоченным на конгресс, и имел с ним продолжительную беседу, в которой, стремясь привлечь итальянца на свою сторону, излил свои наболевшие печали. На слова Рудзини, сказанные до начала разговора, что он собирается отправляться на конгресс, только ожидает отправления туда цесарских послов, да и вообще думает, что спешить не следует, так как и место для конгресса окончательно еще не назначено, Возницын ответил, что было бы лучше, если бы место конгресса было назначено где-либо поближе, не так убыточно было бы туда ехать, но самое бы лучшее было — и это желание царя — вовсе не заключать мира. Затем произнесены были те же укоризны, что и в разговорах с австрийскими министрами. Союзники лет пятнадцать призывали царя в союз против басурман, наконец, он согласился и вступил в союз, хотя и на короткий срок, который теперь оканчивается, начал тотчас же сильную войну, отобрал у неприятеля несколько знатных городов, сделал большие приготовления к будущей кампании как на море, так и на суше, затратив многие миллионы из казны, нанял в Англии и Голландии несколько сот матросов и начальных морских людей, которые уже высланы к Москве, строит, терпя большие убытки, морской флот и со всеми этими силами желает вести наступательную войну против неприятеля и искоренить его совершенно. А вот союзники не так поступают! Царь вел и ведет большую войну, а они в то время искали мира, которого уже и достигают. Но прочен ли и выгоден ли будет такой мир? Об этом надобно еще подумать, во всяком случае, когда союзники стали уже помышлять о мире, пересылаться с неприятелем и приняли посредничество, следовало уведомить о том государя, а они его не известили и объявили ему об этом только уже тогда, когда дело было сделано и основание для мирных переговоров («uti possidetis») установлено. Конечно, если бы царь мог знать наперед о таких намерениях союзников, он бы в такие великие убытки не вступал и таких приготовлений против неприятеля не делал, «а обратил бы войска свои на иную страну»[1247]

. И за те труды царских войск, а еще более за труды самого государя союзники не только не выразили благодарности, но вместо всякой благодарности покидают царя без всякого удовольствования, тогда как сами в своих требованиях удовлетворены. Рудзини в ответ на эту филиппику успокаивал посла: ему, великому послу, известно, что союзники: цесарь, Венецианская республика и польский король — ведут войну уже лет с пятнадцать «и от того зело изнужились и в той войне многие ж сты милионов истратили и не токмо пожитки, но и людей много в тех годех в беспрестанных войнах будучи, пропало и все вельми от тех тяжестей изнуждены». Поэтому они и желают мира, но только честного и выгодного. Дож и вся Венецианская республика благодарны царю за добрые поступки его войск и за его собственные труды, желают ему всякого добра и готовы ему служить, где только могут. На предстоящем конгрессе он, венецианский посол, будет всячески поддерживать требования, которые предъявит Возницын, будет «усердственно помогать и крепко при том стоять, дабы удовольствован был». При этом Рудзини еще раз прибавил, что они, союзники, желают мира «от самой своей конечной и несносной тяжести». Возницын снова указал на заслуги московского государя: ему, венецианскому послу, небезызвестно, чьих трудов и убытков за последние десятилетия было больше в войне с турками, московских или венецианских? не благодаря ли энергичному воздействию с московской стороны цесарь мог брать у турок города, а Венецианская республика имела отдых, потому что неприятель обращал все силы против царских войск, а против союзных ему ходить было недосужно? Все эти замечания в очень значительной мере расходились с действительностью, но, конечно, свидетельствуют о большом патриотическом воодушевлении московского посла. Беседа закончилась разговорами о приготовлениях в путь

[1248]

.