Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Между тем параллельно с открытыми и торжественными переговорами со шведским посольством в глубокой тайне велись переговоры о союзе с польским посланником Карловичем, сообщавшим о ходе их Гейнсу. Дело это настолько подвигалось, что 27 октября царь вызвал к себе Гейнса, чтобы в его присутствии вести разговор с Карловичем об общем деле. Надлежало согласовать заключенный уже фактически датский союз с заключаемым польским, для того и устраивалось это свидание с обоими союзными посланниками. 27 октября, доносил Гейнс королю, «я имел честь обедать за столом его величества, и после обеда его величество пригласил меня в свой кабинет вместе с упомянутым его превосходительством Головиным и со своим тайным переводчиком. Его величество мне сказал, что он не сомневается, что король Польский побуждает также и ваше величество порвать со Швецией; как мне это дело кажется? Хотя я еще не имею инструкций, государь, о поведении, которого я должен держаться относительно миссии генерала Карловича и г. Валлендорфа (товарищ Карловича); но так как этот последний обо всем условился, как он мне говорил, с министрами вашего величества в прошедшем мае месяце в Копенгагене, то я все же счел своим нижайшим долгом… напомнить царю, что в нашем трактате есть определенная статья, которую сам его величество счел необходимой, а именно чтобы по возможности постараться привлечь к союзу короля Польского (статья 8). Теперь же, как бы по совершенно особливому предназначению с неба, король Польский сам первый выступает с предложением, приглашая нас порвать со Швецией. То обстоятельство, что король Польский еще сохраняет у себя иностранные войска под предлогом укрепления Полангена, заслуживает, кажется, большого размышления, тем более что со стороны короля Польского заявляют, что есть periculum in mora, что он, не предприняв ничего эффектного перед республикой (sans rien faire, que puisse sygnaler le roi de Pologne devant la reґpublique), не будет в состоянии удержать эти войска в теперешних квартирах, что, следовательно, как кажется, теперь подходящее время, чтобы устроить соглашение с этим государем. C’estoit par manieґre d’ouvrage, — замечает об этих своих словах Гейнс, — что я ему держал эту речь по просьбе упомянутых польских министров, которые сообщили мне почти весь свой план». «Царь ответил, — продолжает Гейнс, — что было бы хорошо помочь делу, но есть единственное препятствие, что, пока тянется война с турком, не будет согласно дружбе советовать ему ввязываться в другое предприятие. Затем он спросил, имеет ли ваше величество склонность начать войну со Швецией. Я ему ответил, что до сих пор всегда соблюдали мир, но что образ действий Швеции по отношению к датскому королю, а также перевозка войск в Померанию, о чем столько говорят, — все это будет противодействовать сохранению мира; кажется, что ваше величество не будете в состоянии более его сохранять, и следует, будучи атакованным, подумать о защите. Царь с этим согласился и сказал затем, что необходимо привлечь Бранденбург и Саксонию; я ответил, что с первым, по моему мнению, ваше величество находитесь в добром союзе, что же до последней, то, может быть, обстоятельства будут благоприятны. Царь ответил, что это было бы желательно». Гейнс счел этот момент разговора удобным для возобновления своих непрестанных просьб о размене ратификаций. «Я улучил время, — пишет он далее, — вновь просить царя не откладывать более размена ратификаций трактата; царь мне опять сказал, не лучше ли подождать новой ратификации вашего величества? Я возразил, что эта ратификация должна только подтвердить происшедшее, что она не внесет туда никакой перемены, но что мне необходимо отослать к вашему величеству первого курьера, именно господина Фабрициуса, с ратификацией трактата, тем более что его величество царь сам рассудит, что при теперешних конъюнктурах очень важно вашему величеству быть всецело уверенным в дружбе царя, чтобы принять свои меры. Царь прервал мои слова громким восклицанием, что это дело решенное, взял меня за руку и сказал, что в этом не следует сомневаться, что он не отступит от данного слова по всем пунктам, находящимся в трактате». При таком горячем заявлении царя о верности союзу Гейнс решил вновь и вновь настаивать на своей просьбе и подвинуть дело к исполнению. «Но, зная медлительность этого двора, — пишет он далее, — и что приходится иногда ждать целые месяцы, пока не сможешь найти удобный случай подробно поговорить с царем, который не желает, чтобы обращались к его министрам, я продолжал настаивать, чтобы царь действительно дал приказание его превосходительству Головину, который присутствовал при этом, изготовить как можно скорее ратификацию, на что, наконец, он согласился, и я не премину торопить этого боярина… Царь спросил меня затем, не хочу ли я, чтобы вошел генерал Карлович, и не желаю ли я присутствовать при их конференции. Я поблагодарил царя, и он пригласил сказанного генерал-майора войти. Он начал снова побуждать царя решиться помочь планам короля, его государя, употребив довольно сильное выражение: aut nunc aut nunquam, приводя все время то основание, что ведь это сам царь первый внушил эти мысли польскому королю, когда они разговаривали в прошлом году, что с тех пор польский король старался принять для этой цели свои меры, чтобы быть в состоянии помочь царю вернуть провинции и морские порты на Балтийском море, которыми некогда владели его предшественники, и что, если в настоящее время царь не пожелает приложить свои руки, больше нечего будет делать, когда войска выйдут из Курляндии. Царь заметил, пожимая плечами, что он этого от всего сердца хочет, и сказал, что все скрепит своею подписью тотчас же, как будет известие о заключении мира с турком. В этом его очень поддерживал его превосходительство Головин, не советуя ему ввязываться в новую войну; но царь под действием всякого рода аргументов[260]

отвел Головина в сторону в углубление окна и после некоторого обсуждения с ним вернулся к нам с решением послать еще на этой неделе курьера в Константинополь с приказанием своему посланнику уступить кое-что из завоеванного, чтобы скорее заключить мир; царь полагал, впрочем, что турки не будут очень склонны продолжать войну. Генерал Карлович, не добившись ничего лучшего от царя, ограничился просьбой, чтобы его величество в ожидании заключения этого мира решил бы, по крайней мере, помочь в будущем феврале месяце королю, его государю, только 13 тысячами людей. Головин полагал, что и это никоим образом невозможно, но царь прервал его, сказав: почему нет? — и нашел выход, что это можно сделать под предлогом, что будто он, царь, позволил королю Польскому сделать набор в своих владениях без всякой видимости, что он впутался в новую войну. Он предоставлял нам судить, какой эффект произвело бы в Константинополе, если бы узнали, что он взял себе на руки новое дело. Карлович остался этим оборотом доволен, и в результате согласились изложить кое-что на этих основаниях письменно; над этим теперь работает господин Валлендорф и представит царю завтра или послезавтра»

[261]

. В заключение разговора Петр высказал пожелание, чтобы датский и польский короли через своих послов в Англии и Голландии склонили эти страны усилить свое воздействие на Порту в целях заключения мира с царем.