Петр Столыпин. Революция сверху

Вывод простой – реформа полностью себя исчерпала за три первых года. Все, кто хотел стать собственниками, – ими стали. Дальше шло уже «дожигание». Или откровенные аферы, о чем речь пойдет ниже.

Второе. Куда интереснее существенное расхождение числа «хотевших» и «получивших». Как видим, вторых существенно меньше – особенно на максимуме процесса. Подчеркну – требование «закрепления земли в собственность» означает не голословное заявление на сельском сходе и даже не поданная в соответствующее учреждение бумажка. Это вполне официальное действие, за которым следовала разверстка земли. Собственно, именно факты разверстки и регистрировались.

Выходит, что многие желали закрепить собственность, сделали первый шаг, но собственниками так и не стали. С чего бы это?

Крестьяне им помешать не могли. Некоторые авторы что-то невнятно говорят насчет того, что потенциальных хуторян запугивали соседи. Но никто не может привести никаких данных. Для сравнения – о противодействии коллективизации прекрасно известно из сводок ГПУ – где что подожгли и скольких убили. Имеются и соответствующие судебные решения. В случае столыпинских реформ таких данных нет. А ведь в 1908 году разрыв между «желавшими» и «ставшими» составил 260 тысяч домохозяйств. То есть – 30 %!

О противодействии властей и говорить смешно, они всячески подталкивали людей на выход. Так в чем дело?

«В некоторых районах закрепление земли в собственность не означало разрыва крестьян с общиной, поскольку не все крестьяне выходили на хутора и отруба. Многие оставались в общине, опасаясь, что вне ее, вне общинного пользования пастбищами, водопоями, школой, дорогами и т. п., им будет еще труднее».

(А. Шлыкова)

Тоже как-то невнятно.

На самом-то деле главная причина совсем не этом. В том, что «хотели выйти на хутор и не вышли», решающую роль играла крестьянская хитрость. Крестьянин заявлял о намерении получить отруб – то есть объединить свои земли в один кусок. И объединял. Причем на выгодных условиях, да еще при покровительстве начальства. Вместо «полосок» он получал нормальный земельный участок. А выходить из общины не спешил. То есть самые хитрые мужики использовали реформу в своих целях, они попросту «развели» власти. Они с успехом обходили все указанные выше проблемы земельных переделов. Причем самые зажиточные как раз предпочитали оставаться в общине.

Всего же в личную собственность перешло 15,9 миллиона десятин земли.

1101,8 домохозяйств с площадью в 4 миллиона десятин свою землю продали. Это составило 9 % всех крестьянских дворов и 2,8 % надельных земель. То есть нельзя сказать о том, что это очень уж сильно повлияло на рынок земли. Прорыва не случилось.

«Таким образом, из общины уходили прежде всего представители полярных слоев деревни – полностью или в значительной мере пролетаризированные ее слои, стремившиеся продать надел, и наиболее состоятельные крестьяне, ведущие предпринимательское хозяйство. Этим было обусловлено то, что самая высокая доля дворов, вышедших из общины, была в районах с наибольшим развитием капитализма в крестьянском хозяйстве. Это губернии – Таврическая (63,6 %), Екатеринославская (54,1 %), Самарская (49,4 %), Киевская (48,6 %), Курская (43,8 %). Наименьшее число дворов вышло из общины в Пермской (4 %), Вятской (4,9 %), Астраханской (5,3 %), Вологодской (6,5 %) губерниях, т. е. на окраинах Европейской России, где помещичье землевладение и хозяйство играли незначительную роль, а обеспеченность крестьян надельной землей была самой высокой сравнительно с другими районами. Обращает на себя внимание и тот факт, что доля вышедших из общины в нечерноземной полосе (13,8 %) была вдвое ниже, чем в черноземной (27,7 %). Исключением была Московская губерния (31,2 %)».

(И. Ковальченко)

А как обстояло дело с хуторами? Тоже не слишком здорово.