Петровка, 38

Сердце лежало в его руке, мягкое и безжизненное.

Он давил его сильно и властно. Он передавал ему силу и желание жить; он повторял все злее и громче:

- Ну! Ну! Ну! Ну!

Галина Васильевна стала рядом с ним.

- Остановка сердца, - сказал он. - Идиотизм какой-то! Ну! Ну! Ну!

Вдруг он замер: почувствовал слабый, чуть заметный толчок. Он сразу же ослабил пальцы и сдавил сердце едва заметным движением. Оно отозвалось - тук! Он сжал его еще слабее. А оно четче - тук!

- Ну же! - сказал профессор. - Мать твою! Давай!

И сердце снова сократилось.

- Где кровь? - сказал он. - Перелейте кровь! Быстро!

Дали кровь. И сердце стало все отчетливей и резче делать свою работу, а вся работа его - великая и мудрая - заключалась только в одном: в беспрерывном и размеренном движении.

- У него кончается наркоз, - сказала анестезиолог, - максимум три минуты.

- Терпи, парень, - сказал профессор Гальяновский и начал зашивать грудную полость. - Теперь терпи, коли выжил.

Галина Васильевна подошла к Рослякову и, нагнувшись к нему, стала говорить медленно и громко:

- Они все здесь. Они ждут тебя, Валя. Ты меня понимаешь? И Садчиков, и Костенко, и ребята из управления.

Росляков сосредоточенно смотрел в потолок и молчал. Глаза у него были огромные и бездонно-синие.

- Они все здесь, Валя, скажи, что ты меня слышишь, скажи!

Он ничего не мог сказать ей, потому что в горле у него была трубка, шедшая в легкие. Он только кивнул головой и нахмурился.

- Сейчас ты их увидишь, только будь молодцом, ладно?

Он снова кивнул головой, и Галина Васильевна увидела, как глаза у него стали темнеть.

«Как у новорожденного, - подумала она, - у Катюшки тоже потемнели глаза. Он новорожденный. Он был там, за гранью, он был мертвым».

- Выньте у него трубку, - сказал профессор.

- У тебя теперь все в порядке, - говорила Галина Васильевна и гладила его лицо, - мы зашили рану, теперь ты у нас молодец. Ты замечательно перенес операцию, теперь все будет в порядке.

Росляков закрыл глаза и наморщил лоб.

- Тебе больно, да?

Он кивнул головой.

- Терпи.

- Терплю, - прохрипел он и постарался улыбнуться.

- Молодец, ешь тя с копотью, - сказал профессор.

Профессор быстро накладывал шов, только что разорванный им. Наркоз кончился, и он шил по живому телу, а Росляков лежал, закрыв глаза, и морщился, а Галина Васильевна все повторяла и повторяла:

- Они все здесь, они ждут тебя, понимаешь? Садчиков, Костенко, Коваленко, и Бабин, и еще много ваших. Сейчас дотерпи, и мы их пустим к тебе, ладно?

Росляков открыл глаза, посмотрел на Галину Васильевну строго, требовательно, и слезы покатились у него по щекам.

- Все, - сказал профессор, - везите в палату.

Вернувшись в управление, Садчиков достал пачку «Казбека» и прочитал там номер телефона, который продиктовал Росляков в машине перед тем, как потерять сознание. Снял трубку, набрал номер.

- Да, - услышал он девичий голос.

- А-алену пожалуйста.

- Это я.

- Здравствуйте. М-меня просил вам позвонить Валя.

- Какой Валя?

- Росляков.

- Кто говорит?

- Его друг.

- Я его жду.

- П-правильно делаете. Только он не придет.

- Почему?

- Он р-ранен. В больнице на П-пироговке лежит.

В трубке долго молчали. Потом Алена спросила:

- Мне туда можно?

- Н-нужно. Хотя, я думаю, в-вас туда не пустят…

Алена бежала по уснувшим московским улицам. Она забыла переодеть тапочки, и поэтому ноги у нее промокли сразу же, как только она вышла из дому. Она бежала по лужам, почти по середине улицы. В лужах отражались звезды. Дождь кончился, небо стало высоким и ясным. Звезды казались по-южному огромными и низкими. В лужах они отражались точно и незыбко. Алена бежала по лужам, и звезды брызгами поднимались вверх, шлепались на землю и разбивались. Она бежала все быстрее и быстрее. Алене казалось, что сейчас все зависит от того, как быстро она прибежит в больницу к Рослякову, которого зовут детским именем Валя. Она бежала и плакала, а звезды брызгами взлетали в небо и пропадали потом, разбившись об асфальт, который был по-земному теплым.

Конец банде

Сударя, Читу и Прохора допрашивали в трех разных комнатах. Садчиков зашел в медпункт, выпросил две таблетки кофеина и отправился в комнату, где допрашивали Прохора. Допрос вел Костенко.

- Я ж на почве ревности в нее хотел-то, - твердил Прохор, - а он помешал. Откуда я знал, что вы из розыска?

Костенко сидел молча и только изредка, будто метроном, ударял по столу длинной линейкой, измазанной разноцветными чернилами.

- Может, она мне на каждом шагу изменяла, у меня сердце тоже есть, я ведь тайно ее любил-то, - медленно, глядя в одну точку, тянул Прохор. - А он когда стал рваться, я решил, что это, наверное, ее хахаль какой…

Костенко кашлянул, и Прохор быстро на него глянул и замолчал.

- Расскажите, как вы убили милиционера около ВДНХ, - негромко и очень спокойно спросил Костенко.

- Я не убивал милиционера около ВДНХ, - четко и ровно ответил Прохор.

Садчиков закурил, и снова воцарилось долгое молчание, и только время от времени через точные промежутки Костенко ударял линейкой по столу.

- Расскажите, как вы убили шофера Виктора Ганкина, - так же негромко и очень спокойно повторил Костенко.