ПГТ

Проводница оказалась другой, но похожей на ту, первую, почти по-сестрински. То ли работа на железной дороге накладывает своей отпечаток, то ли при приеме в РЖД существует определенный фейс-контроль. Она, конечно, попыталась возмутиться и сообщить, что в таком состоянии проезд в поездах дальнего следования категорически запрещен. Тогда Федор Иванович посмотрел на нее одним из своих тяжелых взглядов, от которого она съежилась, как ломтик недельного сыра в холодильнике, и внушительно спросил:

– Дочка, ты сама подумай: обычным людям сразу четыре билета берут?

– Нет, – пропищала загипнотизированная, как кролик удавом, проводница.

– Вот! – поднял палец Плойкин, решительно взял под руку готового упасть меня и так же решительно дотащил до купе.

Там мы еще раз обнялись, Федор Иванович поставил на стол несколько бутылок пива и отбыл по месту жительства. И я отбыл. По месту жительства.

И был день. И была ночь.

Питер настал крайне неожиданно. Незадолго до этого я пошел в баню, где стояла жуткая жара. Я пытался выйти из парилки, но дверь была заперта. Я обливался потом, но ничего не мог поделать. Неожиданно в парилку залетел Ангел и стал кидать в топку новые дрова, отчего мне сделалось совершенно нестерпимо. А потом начал трясти меня за плечи.

Я проснулся. Ангел оказался вчерашней проводницей. Она пыталась меня добудиться, и, судя по ее раздражению, делала это достаточно давно.

– Гражданин, гражданин, просыпайтесь, мы прибыли в Петербург, – раздосадованно говорила она.

В купе было невыносимо душно. Я разлепил глаза, оделся и покинул вагон, с которым за всю дорогу, по причине общей расслабленности, так и не сумел ознакомиться. Надеюсь, в том вагоне не было чего-то особенного.

Заскочив домой помыться-побриться и получив упомянутую Светину оценку, я двинул к "Загребу". Встречу с Чувичкиным мы согласовали еще позавчера, когда я брал обратные билеты. Сообщил ему, что с дворянством все плохо, подробности при встрече. Потом, уже из купе, позвонил еще раз и сказал, что все поменялось, и я везу бомбу. Правда, услышав мой голос, он вряд ли принял эти слова всерьез.

***

"Загреб" был все тот же. И даже пахло из дверей привычно. Это хорошо. Хоть что-то в нашем беспокойном мире должно оставаться неизменным. Здоровый консерватизм вселяет уверенность в завтрашнем дне.

Клеопатра встретила меня гораздо почтительнее, чем в прошлый раз. Чуть ли не с подобострастием. А как же: лицо, приближенное к хозяину. Я мысленно добавил ей кокошник, а в руки дал хлеб с солью и рушником. Картина меня и насмешила, и умилила одновременно. Клеопатра в кокошнике – в этом есть что-то трогательное.

Привычным маршрутом прошли в известный кабинет. Та самая дорогая тяжелая дверь. Вхожу, протискиваясь мимо роскошного бюста. Бюст профессионально недвижим.

***

Олигарх Чувичкин ел суп. "Черепаховый", – почему-то подумалось мне. Но при ближайшем рассмотрении суп оказался обычным борщом.

Николай встал и, пожав мне руку, проговорил с прежними ленинскими интонациями:

– Добг'ый день, Олег Гг'игорьевич. Суп будете?

В этом раз он был напряжен. Может, в ожидании результатов. Может, почему-то еще: мало ли у олигархов проблем.

– Суп буду, – ответил я.

– Ну, что? Что за бомба? У нас все хог'ошо? – он сразу взял быка за рога.

– Смотря что под этим иметь в виду, – интригующе произнес я, глядя ему прямо в глаза.

Я готовился к этому разговору долго. Все десять минут, пока шел в "Загреб". И пока завтракал. И пока мылся в душе. Других возможностей, сами понимаете, не было.

– Олег, – тон Чувичкина стал нетерпеливым, и он перешел на ты, – у меня пг'авда очень мало вг'емени. Давай без этих загадок.

– Хорошо, – сказал я смиренным тоном. Мол, сами за язык тянули, дальше не жалуйтесь, – у меня есть две новости. И среди них нет ни однозначно плохой, ни совсем хорошей. С какой начать?

– С менее значимой, – не задумываясь, ответил олигарх.

– Прекрасно. Докладываю. Между дворянским родом Бужениных и вашей матерью, Софьей Петровной Бужениной связи нет. Никакой. Однофамильцы. Ваши предки были мастеровыми, занимались кожевенным делом.

Брови Чувичкина поползли вверх:

– Это точно?

– Абсолютно. Документы со мной.

Чувичкин некоторое время помолчал, взвешивая. Наконец спросил:

– Олег, я был готов к такому повог'оту. Меня больше удивляет твоя г'еакция: почему ты считаешь эту новость малозначимой? Ведь мои планы, в общем, г'ухнули.

– Не совсем. Насколько я понимаю, вы искали дворянские корни с определенной целью. И на этот счет у меня есть вторая новость.

– Ну-ну, не томи, – Николай стал похож на ребенка, подпрыгивающего от нетерпения перед началом циркового представления.

– Но эта информация может полностью изменить вашу жизнь.

По лицу олигарха прошлась полупрезрительная судорога, как будто от несусветной чуши:

– Олег, мою жизнь уже ничто не может изменить полностью. Слишком много всего было. Так что говог'и.

"Наивный, – подумал я, – я тебе слету назову три вещи, которые могут изменить твою жизнь до неузнаваемости: нож, онкология, автокатастрофа." А вслух сказал:

– Вы знаете Огюста Ренье?