Пьяная Россия. Том 2

Вся она светилась любовью к нему и это, особенно это, вызывало у него бурю эмоций. Ангел полюбил черта! Но постепенно, под градом ее страстных поцелуев, противоречия разрушающие его изнутри умолкали и он погружался в сладкий сон, испытывая чистые и приятные чувства, более похожие на сказочные, нежели на реальные.

Да, воображение – штука страшная!

Даже жена заметила его преображение. Она заинтересовалась им и он, не перенеся ее домогательств, объявил, что любит другую и уходит из семьи.

Тут было все и изумление, и громкая ругань по поводу супружеской измены, и вопли о донжуанстве, и витиеватый мат, и слезы разбуженной дочери, и возмущенный стук по извечному телеграфу, используемому всеми русскими в многоэтажках, стук по батареям.

Они развелись, квартиру разменяли, ему досталась комната в коммуналке, бывшей супруге с дочерью однокомнатная квартира.

После развода и размена он надолго пропал и объявился только на свадьбе у дочери. Сеня его впервые и увидел, когда тесть торжественно и чинно вел свою дочь к алтарю в церкви. Вторая встреча… вторая была сейчас. Тесть стоял перед ним, какой-то потерянный…

Откуда-то из-за спины Сени, вынырнула теща, но вопреки ожидаемому скандалу, только охнула и попятилась от тестя, как от привидения. Действительно, выглядел он так себе… На лице жили только глаза, живые и лихорадочные, боязливые и нетерпеливые, одновременно.

Тут же и жена Сени, дочь тестя, дородная и добрая баба, оттолкнув мужа, кинулась к отцу с охами сожаления. Из-под ее локтя вынырнула дочь Сени, тоже вполне упитанная девочка младшего школьного возраста. Картину дополнил сын-старшеклассник, что и говорить, сынок был весь в отца, такой же толстый и прожорливый. Хорошими манерами он никогда не отличался и потому, доедая шоколадное эскимо, тут же громко спросил в самое лицо нежданного гостя:

– А ты кто?

Гость растерялся и, мигая, смаргивая непритворные слезы, промямлил:

– Ребята, какие же вы все толстые! – и повернулся к внуку. – Дедушка я твой!

И упал на колени, пополз к ногам тещи, заголосил на всю улицу:

– Прости меня!

Теща тут же наклонилась, сгребла в охапку маленького и хлипкого мужа, чмокнула его в облысевшую голову и понесла под мышкой, в дом, не отвечая на вопросы обеспокоенного таким оборотом дел, зятя.

Несмотря на измену, развод и размен общей жилплощади, теща тестя любила и нет-нет, да и вспоминала о нем, со вздохом печали, дескать, как он там поживает со своей молодухой.

На самом видном месте, в ее комнате и на столе, и на стеллаже стояли его портреты, лежала затрепанная уже стопка фотоальбомов с его фотографиями.

Тесть обосновался в доме довольно быстро, но сильно отличался от всех родных. Он любил засесть на кухне за бутылкой водки и тарелкой соленых огурцов. Компанию ему составляла теща. Выпив, он тут же начинал петь. Пел народные русские песни с грустным текстом о смерти и пел с надрывом, плачущий голос его, с визжащими, как бы, в истерике, нотками, несся над головами родных и, достигая окна, дребезжал, ударяясь о стекла.

Он страдал хроническим ревматизмом, пальцы на руках у него не гнулись, кривые и опухшие, она производили угнетающее впечатление.

Каждое утро, помимо боли в суставах он испытывал еще и головную боль, мучился похмельем. Хворал жестоко и постоянно собирался помереть. Его болезненные стоны разносились по дому, приводя в неистовство обоих бульдогов. Бульдоги, заслышав стоны тестя, плюхались на задницы, задирали головы кверху и выли, их вой сводил с ума Сеню и он несся тяжелым снарядом в комнату тещи, требуя покоя.

Теща, нежно воркуя, ухаживала за тестем. Наливала ему стопочку ледяной, из холодильника, водки и тесть опохмелившись, немедленно оживал, куда и ревматизм девался.

Любил тесть еще и проказничать. Для того он забирался к кому-нибудь в комнату, забирался под кровать и когда кто-нибудь входил, выбрасывал вперед руку, чтобы схватить за ногу вошедшего и напугать. Спрятавшись за углом коридора, он, нисколько не заботясь о приличиях, выскакивал этаким чертом и озоруя свистел прямо в толстые лица своих родных. Дочь Сени от страха похудела, а сын, закусив удила, принялся мстить деду и сам пугал его, испытывая при этом, почему-то невероятное удовольствие.

Сеня стал плохо спать и часто просыпался, меняясь в лице, чутко прислушивался, стараясь понять, что еще выкинет тесть. Часто, вслух, негодовал, но только в спальне и только при жене высказывал свои претензии к тестю. Жена горячим шепотом его уговаривала потерпеть, может все и уладится, как-нибудь, говаривала она.

Теща худела и носилась счастливым ветерком по дому. Она даже тренажеры свои забросила, к чему они теперь ей нужны были?