Пьяная Россия. Том третий

Бабушка все время беспокоилась о родных и магнитом притягивала к себе родственников, не проходило недели, чтобы кто-нибудь из родственников не навещал ее. В особенности старались двоюродные братья Никаса. Наезжая с женами, они бесцеремонно объедали всю садовую малину, смородину, сжирали даже кислый крыжовник. Объединившись, деловитой саранчой обчищали яблони и вишни, закатывали тут же на кухне у бабушки невиданное количество банок варенья и компотов, почти все увозили в город прятать на зиму в шкафы да холодильники. Их жадность поражала всякое воображение. Толстые, неуклюжие вприпрыжку они носились за трактором, бесцеремонно подбирая в мешки совхозную картошку, а наворовав, пили самогон, причем жены братьев в винопитии нисколько не отставали от мужей. Празднуя победу над действительностью, они бывали чрезвычайно довольны. Главным в их существовании была еда.

Первое, что они делали, оказавшись у кого-нибудь в гостях – заглядывали в холодильник. И если находили холодильник забитым всякой снедью, тут же кивали, одобряя хозяев квартиры. Пустой холодильник вызывал у них гримасу отвращения и, окатив хозяев квартиры презрительным взглядом они величественно удалялись не утруждая себя объяснениями.

Никас, разумеется, принадлежал к владельцам пустых холодильников. В его холодильнике можно было обнаружить разве что кусочек засохшего плавленого сырка. Никас питался исключительно кофе с булочками, но чаще всего попросту ничего не ел забывая в творческих поисках о еде и не питая к ней никаких чувств, просто не замечал, что ест да и ест ли вообще…

Впрочем, бабушка всем радовалась, всех кормила. Она принадлежала к тому роду людей, которые не умеют быть одни, в одиночестве они унывают, капризничают и плачут, что все на свете их позабыли. Им как солнце необходимы шумные компании молодежи, от которых они подпитываются желанием жить. Без этих потрясений они тоскуют, болеют и увядают, чтобы отяжелев душой от непосильного бремени одиночества умереть.

С приездом Никаса являлась мать. Светлые кудрявые волосы одуванчиком топорщились у нее на голове. Прическа столь свойственная многим русским бабам в возрасте далеко за пятьдесят, ее не красила. Химия ей не шла, но она этого не замечала, привыкнув из года в год, два раза, весною и осенью, залезать в парикмахерскую, делать эту самую химию. После чего и без того тусклые ее волосы теряли последнюю красоту, ломались и вылезали целыми клочьями угрожая проплешинами. Почему-то в русских селах нелепая прическа в виде химии, когда короткими колечками на голове топорщатся остатки легких волосиков, очень распространена, хотя парикмахеры и твердят упрямым бабам, что они просто-напросто облысеют…

К тому же нелепая эта прическа только подчеркивала болезненную бледность ее лица, подчеркивала коричневые круги вокруг провалившихся маленьких злых глаз, вечно выражавших крайнее раздражение.

Жила она за десять километров от бабушки, в соседней деревне, летом ходила босиком, шлепая по земле голыми подошвами ног. На пальцах ног у нее выросли ревматические шишки и обувь, таким образом, причиняла подчас невыносимую боль. С наступлением слякоти она, правда, обувала огромные резиновые сапоги, ноги же крепко-накрепко перебинтовывала. Зимою она носила валенки с калошами. Больные ноги не давали ей спать и она, чтобы уснуть, принимала на ночь по стакану самогона, чтобы опьянев ничего не чувствовать.

Работала мать на молочной ферме дояркой. Строго покрикивала на коров, да и рабочим не давала никакого спуску. Зычным голосиной способна была, кажется нагнать страху даже на тучи угрожающие земле грозой.

Никас ее очень боялся, этот страх перед непонятной грозной силой, исходившей от матери приводил его в трепет. Он столбом застывал всякий раз, когда мать обращала на него свое внимание, и она привыкла считать его слабоумным.

Как всегда недоверчиво оглядев его с ног до головы, презрительно фыркнула на его классический мужской костюм и пошла в дом, громко шлепая босыми пятками.

Ариша пришла, – засуетилась бабушка, – радость-то какая, Ариша!

Испытывая привычное смятение перед матерью, Никас нехотя вошел в дом. На кухне уже шуровала мать, громко возмущаясь по поводу плохо промытой посуды, нечищеного самовара и прочего, повод придраться к бабушке-старушке у нее всегда находился. Полный негодования крик ее летел над головой несчастной бабушки и стремился побольнее ударить, задеть, добить. Зачем, для чего?..

Никас прошел в гостиную, забился в угол мягкого дивана и, прикрывшись старым номером журнала «Вокруг света» принялся следить за разошедшейся матерью. Бабушка металась вслед за ней, причитая и оправдываясь. Наконец, мать устала ругаться на бабушку и влетела в гостиную, к Никасу:

Рассказывай! – потребовала она, в голосе ее прозвучала неприкрытая враждебность, а в глазах так и сверкнули злые искры.

Он молчал. Бабушка отчаянно суетилась за ее спиной и делала Никасу успокаивающие знаки.

Рассказывай, где работаешь, кем? Устроился ли на нормальную работу?! – всем своим видом она выражала крайнее возмущение.