Пять Колодезей

— Стой! Куда же ты? — крикнул вдогонку Митя.

Но Валька даже не обернулся.

— Не умеете воду искать, так не беритесь, — продолжал издеваться Федька. — Тоже изыскатели нашлись!

— Иди, иди своей дорогой, пока еще фонарей не привесили! — Пашка, сжав кулаки, шагнул к Федьке. — Прочь с дороги!

Федька попятился, перепрыгнул через кювет и отбежал.

Через минуту обе тележки вкатили в Степин двор и поставили в сарае. По существу, от сарая остались со времен войны три наполовину обвалившихся стены и груды бутового камня на месте четвертой. Среди развалин в углу и находился Степин склад, возле которого мальчики принялись теперь разгружать вещи.

— Вы знаете, почему Валька сбежал? — возбужденно спросил Митя.

— Почему? — У Степы у самого не выходило из головы странное поведение Вальки.

— Он боится, что вы бить его будете.

— Мы — бить? Что ты мелешь?

— Ничего я не мелю. Думаешь, Валька сам додумался раскопать дно колодца? Это Федька его подучил. Валька только сейчас по дороге мне признался.

— Федька Хлыст?! — в один голос воскликнули мальчики.

— Ну да, Федька. А ему подсказал это какой-то тип, которого он повстречал на берегу, возле каменоломни. Он Федьку о колодце выспрашивал.

Митя пересказал все, что говорил ему Валька, не забыв упомянуть приметы «зловредного типа».

— Постой… постой, — растерянно пробормотал Степа. — Как же это так? Выходит, мы…

— Выходит, вы клюнули на Федькину удочку, — перебил его Митя. — Потому-то он так и радуется! Эх, вы! — Митя с сожалением смотрел на своих ошарашенных друзей.

Все разошлись по домам.

Степа пролез за тележку в угол сарая, к своему складу. На него дохнуло запустением. За те дни, что он здесь не был, весь угол над ямой затянуло густой паутиной. Степа нашел щепку, намотал на нее тягучие серые нити и отбросил в сторону. Затем он нехотя приподнял лист железа, прикрывавший яму, и начал укладывать в нее автомат, веревку и другие вещи.

На душе было мерзко, противно. Хорошо бы ни о чем не думать, а уснуть и спать целых сто лет. Но спать не хотелось, и не думать он не мог. Степа чувствовал себя несчастным. Все — ребята и взрослые — его осуждают, все от него отшатнулись. Даже Любаша, которую он считал верным другом, и та отступилась. Теперь над ним будут смеяться: «Вот дурень, попался на Федькину удочку!»

Все, все пропало! Он опозорен перед всеми. Выхода нет. Хоть беги из села. Вот он возьмет и уедет навсегда. Уедет обратно в город и будет жить у бабушки.

И Степа представлял уже себя сидящим в грузовой машине, которая вот-вот тронется и умчит его на станцию. Прибежали Любаша, Пашка, Митя, Санька и другие ребята. Они уговаривают его остаться. Любаша смотрит на него и просит: «Не уезжай… Мы не хотели тебя обидеть». Она в чем-то раскаивается, просит прощения… И ему уже не хочется уезжать, покидать своих новых друзей. Но он подавляет в себе слабость и гордо отвечает Любаше: «Нет. Я уже решил. Я должен уехать, и я уеду навсегда…» Он видит, как вздрагивают Любашины плечи, и ему становится жаль и ее и себя. Но он непоколебим. Когда грузовик наконец выезжает со двора на улицу, Любаша вместе с ребятами долго еще бежит по дороге, что-то кричит вслед и машет рукой…

Степа очнулся. Он сидел на пустой тележке, и крупные слезы катились по его пылавшему, растроганному лицу.

А как же Пашка и Митя? Ведь он клялся им в дружбе навек! Бросить их — значит изменить своему слову. А что подумают о нем городские ребята, когда он вернется? Скажут — дезертир. Нет, нет, так нельзя!

Степа соскочил с тележки, вытер рукавом лицо и, опустившись на колени, прикрыл листом железа свой потайной склад. Когда он поднимался, к его лбу прилипла паутинка. Откуда она опять взялась? Степа смахнул липкую нить и с досадой поглядел на черного паука, притаившегося на стене.

Паук с минуту оставался неподвижен, но, видимо убедившись, что никакая опасность ему не грозит, прилепил к выступавшему в стене камню серебряную нить и пополз через угол на соседнюю стену.

Немного спустя в углу повисла паутина. Степа сорвал ее. Паук отполз в сторону, а потом, прилепив к прежнему месту конец нити, начал все заново.

«Ишь, какой упорный!» — подумал Степа и с любопытством стал наблюдать за ним. А паук упрямо делал свое дело, заплетая угол новой паутиной.

Постепенно Степа успокоился. Убегать, конечно, нельзя. Нет, он не отступит, а будет добиваться своего. Довольно киснуть!

Позади покатился камень. Степа оглянулся и увидел в проеме стены Пашку, который карабкался через груду камней. В одной руке он держал ломоть хлеба, в другой — большой нежно-розовый кусок осетрины. Степа незаметно вытер влажную щеку — не хватало еще, чтобы Пашка увидел, что он плакал.

— На, Степ, ешь. Это батькиного засола — не оторвешься! — Пашка протянул ему хлеб и рыбу.

Степа проглотил слюну — он со вчерашнего дня ничего не ел — и с благодарностью подумал: «Вот Пашка — это настоящий товарищ. Такой в беде не оставит. А я хотел от него сбежать».

Пока он аппетитно жевал и чмокал, слизывая жир с осетровой шкурки, Пашка, засунув руки в карманы, прохаживался по сараю и поглядывал на покрасневшее и распухшее лицо друга.