Мне было не по себе читать эти строки. Что за человек была эта Лана и как я могла работать в подобных условиях? Не было ничего хорошего в том, чтобы обсуждать подобные вещи с коллегами, копаться в чужой грязи, но таковой была, по-видимому, моя жизнь. В этом мне еще предстояло разобраться. Не в силах найти сразу ответы, я исследовала сумочку, которую принесла Оля. Я достала мобильный телефон и сразу принялась смотреть пропущенные звонки. Вместо ожидаемых «мама», «папа», «муж» или «любимый», я увидела тридцать четыре пропущенных от «Лана». Белла встала с постели и направилась в туалетную комнату. Чем меньше времени оставалось до выписки, тем чаще она там уединялась. Я заметила, что соседка озадачено посмотрела на меня.
– Ты в порядке, пациент? Что-то вид бледный.
– Я ожидала увидеть звонки от родителей, но нет ни одного.
– Может быть, они уехали в отпуск? Не печалься, пациент. Вика… Никак не привыкну, что теперь у тебя есть имя, – она улыбнулась.
– Как думаешь, – нерешительно спросила я, – она вернется?
– Ты про Олю, что ль?
Я виновато кивнула.
– Эх, пациент, сначала обижаешь человека, а потом спрашиваешь.
Мы одновременно посмотрели в окно. И откуда взялась такая серость? Дело близилось к весне, но солнце не желало навестить город, ставший и без того угрюмым.
– Слушай, Вика, я ж скоро уматываю отсюда. У тебя хоть жить есть где? – спросила Белла.
– Не знаю. В паспорте вот адрес прописки, но я даже не знаю живет ли там кто-то, ждет ли. Адрес есть, а ключа ни одного в сумках я не нашла. Либо я его оставила по месту прописки, либо потеряла при падении.
– Вика! Может, там родители твои будут, – восторженно сказала она, – Смотри, если ты жила с ними, то могла и не брать ключи, когда уматывала из дома. Сотня пудов, они ждут тебя!
– Судя по этим звонкам, – я показала Белле телефон, – меня ждет только Лана с указаниями, а остальные плевать хотели.
Мне хотелось рыдать, но я не позволяла себе этого при Белле. Стало невыносимо больно от мысли, что я могла оказаться бездомной и никому не нужной. Я нервно потерла ладонями свои щеки, поморщилась и страдальчески посмотрела на Беллу.
– Я не знаю, что делать, Белл. Не знаю.
– Лады, – она присела на край моей кровати, – если с хатой не выйдет, сразу набери меня, номер-то запиши в мобильник, а то на листочке потеряешь. У меня брат родной, ну я тебе рассказывала… Он открыл частный центр соцреабилитации. Таких, как ты там полно! Он поможет, не печалься. Но предупреждаю, жить без оплаты он разрешает не более двух недель, усекаешь? Это спецом он так устроил, чтоб люди быстрее на работу устраивались. Говорит, без мотивации и дисциплины никуда. Братец у меня тот еще философ, но ты не бойся, он только на вид суровый.
– Белл, а если у него место есть, так давай сразу ему позвоним?
– Смотри какое дело, – она стала говорить тише, – давай договоримся. Ты выписываешься, едешь на хату по прописке, если родаки выгоняют или еще что похуже, только в этом случае набираешь меня, поняла?
Я неодобрительно взглянула на нее.
– Вика, ты должна понимать, на что идешь.
– Что ты имеешь в виду, Белл? Мне просто нужно жилье и все.
– Глядя на тебя я понимаю одно: ты привыкла к уюту и теплу. А реацентр – не то место.
– Значит, ты тоже меня бросаешь?
– Вика, – она посмотрела на меня очень внимательно, – мое дело – предупредить, но выбор всегда за тобой.
– Я согласна на любые условия, – взмолилась я.
– Лады…