Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

Подобные «тактические приемы» могут быть различными: кто-то использует письменные заявления; например, в Тульском округе семнадцать «кулаков» послали «заявление» на «заслуженного коммуниста». Другие выступают на собраниях по самокритике, чтобы обличать политику власти: «Налоги велики, в голоде виновата партия»{492}.

Не представляется, однако, возможным дать количественную оценку подобных выступлений, равно как и оценить число писем-заявлений (как признанных заслуживающими внимания, так и отвергнутых). Во время чистки советского аппарата устные выступления также многочисленны (в среднем по шесть на каждого, подвергнутого чистке в Нижнем Новгороде{493})

[155], но высказываются в основном в защиту обсуждаемого лица, как с сожалением констатирует один из ответственных работников Нижнего, который считает что это «скрытая форма сопротивления аппарата чистке»{494}. На центральном уровне руководство РКИ использует выражение «заговор молчания»{495}

. Это верный признак того, что практика укоренялась с большим трудом. Когда чистка проводится не за закрытыми дверями, тон, по-видимому, меняется. Интерес крестьян к чистке «низового советского аппарата» в этом смысле весьма показателен. Единственная цифра, которой мы располагаем, говорит о 911 заявлениях, полученных Нижегородской краевой комиссией по чистке в сентябре 1929 года; 153 из них — анонимные{496}. Это довольно незначительная цифра по сравнению с почти 130 000 человек, которых нужно было «проверить». Кроме того, мы не знаем количества сотрудников Академии наук, которые ответили на призыв Ю. Фигатнера[156].

Несмотря на призывы власти, разоблачения, похоже, не становятся причиной массового лишения гражданских прав. Согласно данным Натали Муан, доносы имеются только в 7,7% из 406 дела на московских лишенцев из имеющихся в ее базе данных{497}. Тем не менее абсолютными показателями — как минимум 31 донос — пренебрегать нельзя{498}. Население, пусть и в ограниченных пределах, все же отвечает на импульс, посылаемый властью.

Картина обращений во власть с целью информировать и разоблачить в первой половине тридцатых годов, таким образом, весьма неоднозначна. Усилия власти вроде бы приносят плоды. Большая часть специально созданных институтов, которые были распропагандированы, постоянно получают все больше писем, их количество впечатляет. Но собственно доносительство — и «вживую» на собраниях по чисткам, и откровенные письма-доносы, по-видимому, имеют довольно ограниченное распространение. 

Расцвет системы (вторая половина тридцатых годов)

Начиная с 1934–1935 годов система, похоже, достигает высшей точки в своем развитии. К сожалению, мы не имеем более данных по приемной Калинина, но можем предполагать, что установленный ранее объем обращений сохраняется. В другие институты сбора сигналов также стабильно идет значительный поток: в Бюро жалоб КСК это приблизительно 40 000–50 000 писем в год: газета «Горьковская коммуна» за 1936 год получила почти 25 000 писем, в то время как в областном Бюро жалоб число обращений доходит до 10 000, из которых половина — в письменном виде. Центр редко располагает областной статистикой, что затрудняет сравнение. Тем не менее представляется, что горьковское бюро занимает одно из первых мест по сравнению с другими областями. В первом квартале 1936 года в таких областях как Челябинская, Саратовская или Сталинградская показатели не очень высоки (менее 600 письменных жалоб, т. е. приблизительно 2500 писем в год), в то время как в Ленинградской или Азовской областях цифры приближаются к горьковским (более 1000 писем, т. е. 4000 ежегодно{499}).