Пять сестер

Еще одной причиной, побудившей их уехать из Англии, стало вынужденное соседство с Уильямом Кларком Уонтнером и его женой Джесси, которые перебрались к ним из Кенсингтона. В тот период Уонтнер не мог продать ни одну из своих работ и оказался на мели, поэтому Джон решил не оставлять друга в беде, ведь тот много лет назад помог ему стать членом Королевской академии. Несмотря на протесты Маддалены, Джон уступил Уонтнерам дом, поселившись в однокомнатной постройке в глубине сада.

– Я всем ему обязан, Нежная… даже твоим прозвищем.

– Прозвищем, которое я ненавижу, ненавижу, ненавижу! – кричала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от злости. – Я не желаю их здесь видеть, Джон!

– Но почему?

– Потому что они слишком много из себя строят и держат меня за дуру!

– Ты ошибаешься. Ты прекрасно знаешь, что это не так, – возразил Джон.

– Нет, все так… Я необразованная натурщица из глухой деревни, не чета этим выскочкам.

– Однако сейчас дела у них идут не блестяще, ты не находишь? – спросил он с улыбкой.

– Не вынуждай меня ставить тебя перед выбором!

– Маддалена, ну, подумай сама…

– Нет, даже слышать об этом не хочу! Джон, ты порой не замечаешь, как другие пользуются твоей добротой.

С тех пор начался сущий ад. Каждый божий день они ссорились, и Маддалена в слезах умоляла его вернуться в Италию.

– Лучше я буду жить в крошечной комнатушке с родителями и братьями в Антиколи, чем в этой халупе, пока Уонтнеры нежатся в моей постели! – выкрикнула она однажды в разгар ссоры.

Они прибыли в Дувр ночью. На пароме добрались в Кале, а оттуда в Италию. Только в день отъезда Джон сообщил матери о своем решении переехать в Рим.

– Когда ты вернешься? – изменившись в лице, спросила она.

– Не знаю, мама.

– Эту ты берешь с собой?

– Мама, у этой есть имя – Маддалена. Это женщина, которую я люблю… – произнес Джон спокойным, но решительным тоном. Иного от матери он и не ожидал.

– Если ты сбежишь со своей итальянкой, я тебе этого никогда не прощу. Неужели ты не понимаешь, что опозоришь нас всех? Натурщица… Да еще итальянка! Ты не знаешь, с кем она жила до тебя! Ты не знаешь, из какой она семьи! Нет, Джон, я никогда с этим не смирюсь. И не желаю тебя больше видеть!

– Но, мама!

– Нет, Джон! Довольно. Я все сказала.

– Ты не оставляешь мне выбора…

– Отлично. Ты знаешь, где дверь.

Не раскаиваясь в том, что предпочел любимую женщину семье, Джон тем не менее тосковал по родным. По приезде в Рим они отправились на виллу Штроль-Ферн, и их сразу же поселили в мастерской под номером два. Этот зеленый оазис за неприступными стенами находился в районе Монти Париоли, в двух шагах от главного входа в сады виллы Боргезе и недалеко от виллы Понятовского и Порта дель Пополо.

Земельный участок, на котором располагалась вилла, Альфред Вильгельм Штроль-Ферн купил в 1879 году. Обилие сосен, ливанских кедров, магнолий и кипарисов делало это место похожим на нетронутый рай. Посетители виллы словно попадали в другой, запретный город, в дикий и на первый взгляд безграничный парк. Атмосферу нездешности усиливали крики экзотических животных, целый день доносившиеся из зоологического сада. Неумолчное кваканье лягушек, уханье сов и стрекот цикад вносили свою лепту в царившее на территории очарование.

Небольшие мастерские были продуманы до малейших деталей, чтобы художники могли творить, не мешая друг другу. В напоенных светом и окруженных зеленью студиях царил абсолютный покой, столь необходимый для творчества. Мастерские были разбросаны по территории парка в хаотичном порядке, около них теснились беседки в окружении редких растений, а по центру располагался большой сад с римскими статуями. В маленькой колонии художников на вилле Штроль-Ферн витал богемный дух.

Работа «От разлуки любовь горячей» ознаменовала начало римского периода в творчестве Джона. Этот тромплей изображал Маддалену, чье чувственное лицо на первом плане соседствовало с фиолетовыми ирисами. Эта картина стала для Джона своеобразным символом творческого возрождения. Впрочем, не только творческого. Беседы с другими художниками, возможность заниматься искусством и бродить по улицам Вечного города сделали Джона другим человеком. Он удостоился золотой медали на международной выставке в Риме за картину «Бельведер», увлекся пейзажной живописью и пленэром.