Пять в яблочко

Приходит бумажка нашему бычиному товариществу, прислать представителя к такому-то числу для подписи условия и получения быка и деньги, чтоб третью часть.

Вот это дело! Вот тебе и бычиные товарищи!

Перестали уж над нами смеяться. Всяк торопится к нам скорее записаться.

Выбрали ехать меня с Микифором. Ладно — поехали.

В город угадали аккурат к Первому мая.

Вот тут-то уж насмотрелся я, чего там городской народ вырабатывает. Это вот праздник, так уж праздник, не чета нашей Миколе али там пасхе!

Что у нас в деревне за праздник? Набьется это народу в церковь, — не повернуться. Попы гнусят, аж в сон бросит. Девки полушалки разглядывают. Парни на девок смотрят. Мужики дремлют. У баб ребята орут. Одни старухи стараются, а потом, как выйдут из церкви, разговеются да набузуются пьяные, — шум, драка, безобразье.

Здесь, в городе-то, совсем подругому. Порядок это, — флаги тебе всякие, музыка.

Народищу! Глазом не окинешь.

Застряли мы это с Микифором в переулке и стоим, глазеем. Идут мимо нас, да все рядами, с флагами, под музыку.

По первоначалу Красная армия шла, — чистые все — любо поглядеть! Потом рабочие, — мужики и бабы, да все рядами, да в ногу, — конца краю нет.

Потом эти самые кансамолы. Не поверишь, нагишом, в чем мать родила идут, только что подштаннички коротенькие. И девки с ними тоже в подштанничках. Стыда-то сколько!

Потом ребятишки с красными платочками, — пионеры, что ли, или как их там.

Ну и много же их прошло! Страсть! Дивился я тогда, какой у людей приплод богатейший.

А они рядами, да с барабанами, — отдай все, да мало. Идут и все враз айкают. Ай-ай-рай-рай, ур-ра! Только ничего не разберешь, про что выкликают!

Потом пошло разное на машинах. Насажено на них разного народу: и татар, и башкирцев, и хохлов. Деревенская девка одна с ними сидит, а на одной машине стоят, — один с молотком, другой с серпом — ни дать, ни взять сват Савелий, — за руки обнявшись, держатся.

Трахтор проехал с двулемешным плугом. Дыму это да грому сколько! Прямо страсть!

Чудно смотреть, как он с двулемешником-то по камням прыгает. Люди мне тут рассказывали, что десять десятин в день пашет.

Вот бы этакую карьку, да к нам!

Потом тюремная повозка проехала с решоткою в окне. Сидит в ней какой-то бедняга, люди сказывали мне, что он Мопра прозывается, да все платочком сквозь решотку машет и кричит. «Не забывайте нас! Не забывайте».

Ну и скупой же, я тебе скажу, городской народ. Ведь не поверишь, ни один ему ничего не подал. Хотел было уж я Микифору сказать, чтобы спрыгнул он да подал ему хоть кусочек, — оглянулся, а уж Микифора-то и след простыл.

А уж музыка зажаривает, просто удивление! На что моя кобыленка плоха, а и ту удержать не могу.

Долго они так-то шли. Солнце стало садиться. Я уж все ватрушки поел. Полез опять в кошель, яичко взять, а сумочки-то с бычиными деньгами и нет…

Ах-ты! туда сюда! — Нет! Батюшки! Что делать? Микишка! Микиш..!

Тут милиционер подлетел.

— Почему такое шум?

— Бычиные деньги — 120 рублей.

— Какие бычиные? Почему деньги?

Одним словом, история вышла как следует.

И чтобы ты думал?

Пришел вечером Микифор на постоялый двор, веселый, что твой племянник, и сумочка с ним.

Как уходил он с телеги-то, так и захватил ее с собой от греха, да весь день и ходил с Красной армией, — дружков своих там нашел.

Сукин же ты, говорю, сын! Настращал меня до смерти. Из-за тебя портки полоскать пришлось.

А он ржет, как лошадь на овес.

— Видал, — говорит, — дядя, праздник-то? Вот бы нам на деревню этак-то.

А мне что? Деньги-то нашлись, вот главное.

Ну, ладно! На утро в управление насчет быка.

Ходили-ходили мы с Микифором по управлению этому от стола к столу, — тоска взяла.

Сидят это все за столами да все пишут и пишут, провал их возьми. Никак, видно, всего не перепишут.

Слова не добьешься. Барышни это на машинках стучат, только листочки летят. Какие-то с кожаными сумочками мечутся.

Целый день мы в этом управлении пробыли, и все ничего не выходило, да уж под конец только поймал Микишка какого-то в очках, прилип к нему, как банный лист, и не отстает.

К вечеру сквозь все переписки парень прошел, а выручил-таки быка.

Ну, уж и бык! Не бык, а можно сказать, отец родной!

Повели мы его в деревню. Телега, как лягушка, прыгает, да и кобыленка моя, того гляди, свалится, как он головой мотать начнет.

Я уж на деревне, что радости было, как мы быка-то привели, прямо и сказать не могу. Мой братан даже в колокол ударил, как все равно на пасху, а все Микишка! Деловой, сукин кот!

Теперь он все насчет клевера уговоры уговаривает. Гляди, добьется своего, как не хуже того с газетой, ведь уговорил-таки выписать.

В председатели мы его думаем выбрать, уж больно он парень-то хороший, — сквозь все щелки пролезет.

И все это, я так думаю, от Красной армии — уж очень его там обучили всему.

Прямо, можно сказать, не уступит он теперь городским, ежели еще не лучше их будет.

Вечером

(Под тальянку)

Стих. М. Романико