Несколько лет назад, когда я почувствовал свою немощь и то, что мне пора оставить обычную жизнь и переехать в дом, где бы обо мне заботились (ни в коем случае не говорю о доме сына, имею в виду это чудесное заведение, где нахожусь сейчас), то стал задумываться, какие официальные процедуры нужно осуществить. Наследство, ну и другое. У меня в собственности был прекрасный дом в пригороде Мэя, еще один небольшой дом у моря и разные вложения, которыми я хотел распорядиться. И тогда я осознал, что после меня в этом мире остается только один человек, единственная моя часть, мое продолжение – сын. И, несмотря на то что меня не было рядом практически всю его жизнь, номинально я в ней все же имел свое место. Следил, хотя и урывками, за его успехами – со стороны, как следят за своим кумиром – любимым артистом или спортсменом. Его жизнь казалась вполне достойной. И я гордился его силой, гордился им, пусть не как отец, который ждет за кулисами, но как болельщик, который сидит в зале. Конечно, я никогда и никому этого не говорил и не показывал, то есть был полным болваном.
Я нашел его номер телефона и позвонил. Услышав мой постаревший голос, он не бросил трубку, хотя имел на это полное право. Мы договорились о встрече. Это было очень странное переживание, тяжелое испытание – смотреть в глаза родному человеку, которого ты предал и бросил. Но, как мне показалось, он был рад встрече, улыбался и участвовал в беседе. Мы сидели и разговаривали как отец и сын, как двое взрослых мужчин. И я расцвел, его поведение ослепило меня. Я был слаб и одинок, а мое чутье, весь мой жизненный опыт и все инстинкты отключены. Я оказался так слеп, насколько может быть слеп отец по отношению к своему сыну. И мы стали общаться. Я поведал о своем намерении оставить все ему, но он наотрез отказался принять наследство, посоветовал мне завещать все благотворительным фондам и помог оформить документы.
Я был счастлив, думал, что закрыл все бреши своей жизни, сделал все, что мне полагалось. И вот он отвез меня в дом престарелых, я устроился там. Все было прекрасно. До вчерашнего дня. Он пришел ко мне, мы вышли на прогулку в парк и сели под ветвями цветущей яблони. В воздухе витал сладковатый запах нектара и кружились белые нежные лепестки. И в тот миг, когда я посмотрел на сына, – увидел его лицо без маски. Взгляд был изъеден ненавистью, губы искривлены мерзкой, нахальной улыбкой.
– Ну что, отец, все дела сделаны, и это мой последний визит. Больше я не намерен терпеть твое присутствие в своей жизни, – сказал он гордо, словно объявляя награду в номинации.
– Что? Что ты такое говоришь? – изумился я.
– А ты как думал? Считал, что я все простил, что забыл о своем несчастном детстве? Ты был счастлив, отец, а я нет, – произнес он, кривя губы от отвращения.
– Но почему? Почему ты тогда сразу мне это не сказал? Я бы понял. Знаю, что не был тебе настоящим отцом, и еще раз прошу у тебя прощения.
– Мне не нужны твои извинения. Увы, нет. Мне они вообще ни к чему. Я хочу рассказать тебе кое-что. И хочу, чтобы остаток своих дней ты думал об этом. Винил себя, потому что во всем
виноват только ты. Ты и твоя мерзкая шлюха.– Не смей! – закричал я, вскочив на ноги. – Никогда не смей при мне говорить о ней так.
– Не нервничай, папа, вдруг тебе станет плохо и ты не узнаешь самого интересного, – мерзко ухмыльнулся он.
У меня затряслись руки и ноги, челюсть ходила ходуном. Будь я моложе и не таким дряхлым, устроил бы ему настоящую взбучку, но я еле стоял на подгибающихся ногах, а затем и вовсе рухнул обратно на лавочку.
– Ну так вот, отец. Ты создал монстра. Ты уничтожил во мне все человеческое. Но я рад этому, потому что я копия своего отца.
Я не понимал, о чем он говорит.
– Она отняла у меня детство, отняла отца и мать, она все отняла. А ты допустил это, ты согласился, ничего не сделал. И знаешь, я ненавижу женщин, ненавижу всех женщин, хоть каплю похожих на нее. До сих пор храню ее фотографию, которую ты мне когда-то показывал и забыл на моей тумбочке. Я смотрю на нее, и во мне просыпается такая ненависть, которая тебе и не снилась. И знаешь, как я с ней справляюсь?
Во рту пересохло. Все вокруг кружилось, мир разрушился до самого основания, землю под ногами сотрясали восьмибалльные толчки. Его слова били по моим напряженным перепонкам.
– Я насилую молоденьких девушек, похожих на нее, представляя, что это она. А знаешь, как это началось?
Я попытался что-то сказать или сделать, но тело отказалось меня слушаться. И он безнаказанно продолжал:
– Ты, главное, не переживай, я хочу, чтобы ты дослушал. Когда я только начал свой взрослый путь, то встретил славную девчушку. Увидев ее, я остолбенел: она была вылитая Астрид с той фотографии. Ее формы, светло-карие глаза, в которых блестело коварное восхищение, даже родинка на левой щеке. А ее губы, которые манили меня, губы, которые сделали бы все, чтобы только я предал свою жену! Она хотела, чтобы я повторил тот грех, который совершил ты. Но я сильнее тебя, отец. И сделал то, что должен был сделать ты в свое время!