Пятая авеню

Поздний февральский вечер, метет пурга. Он слышит пьяные рыдания отца из соседней комнаты. Отец снова и снова зовет по имени жену, как будто это может вернуть ее.

Он вспоминал…

Ему восемнадцать лет. Он садится в автобус, направляющийся в Голливуд.

Майклу никогда не забыть тот день, не забыть застоявшийся, пропахший табачным дымом воздух, не забыть нескончаемые часы, проведенные в дороге. Но каждая секунда этого времени была лучше, чем пребывание в заключении, на которое обрек его отец. Когда автобус отъехал от Гранд-централ[31], он стал Майклом Арчером и дал себе клятву, что его отец никогда снова не станет управлять его жизнью.

А теперь он изводил себя мыслью о том, как он мог допустить, чтобы это произошло.

Он представил себе…

Оставить и отца, и Нью-Йорк, сесть вместе с Лианой в самолет, улетающий в любую, самую далекую, часть земли и начать все сначала там, где никто их не знает. Но он понимал, что это никогда не случится. Если он это сделает, его отец или Сантьяго найдут их и убьют.

Майкл открыл глаза.

А что, если нет?

Глава 40

Воскресным утром Джордж занялся организацией похорон.

Из своего офиса в «Редман Интернэйшнл» он позвонил в несколько мест. В похоронном агентстве он заказал гроб из красного дерева, богато украшенный и с инициалами «СЕР», выгравированными на каждой стороне. Позвонив флористу, услугами которого часто пользовалась дочь, он заказал несколько десятков роз для украшения церкви и для могильного венка.

Он обзвонил близких друзей и родственников, сообщив им время и место прощания и погребения. После этого Джордж Редман застыл в кресле, стараясь принять то, что сейчас было немыслимо и невозможно. После смерти родителей Джорджу не доводилось заниматься таким сугубо личным делом. Он словно онемел, утратил свободу и при этом не ощущал своего присутствия – ему казалось, что он просто стоит в стороне и как сторонний наблюдатель смотрит на тот ад, в котором оказался какой-то другой человек, хотя умом и понимал, что все это случилось именно с ним.

Хотя совет директоров настаивал на подписании окончательных документов с «УэстТекс» и Ираном во вторник, он выбросил из головы все дела, связанные с поглощением компании, не желая заниматься этим до тех пор, пока не настанет такой момент, когда у него уже не останется другого выбора.

Редман перешел в кабинет своей старшей дочери.

Когда он оказался там, ему на миг показалось, будто Селина все еще приходит в эту комнату каждое утро. Это место все еще хранило следы ее присутствия. Он был так горд, что дочь работает вместе с ним, прямо в соседнем кабинете. Если какое-либо дело шло особенно хорошо или, наоборот, тормозилось, то они нередко общались между собой, перекрикиваясь через стену. При мысли об этом у Джорджа сжалось горло.

Он подошел к ее письменному столу.

Так же, как и он сам, его дочь не отличалась склонностью к аккуратности. Ее стол был заставлен множеством пустых пластиковых кофейных чашек и коробок из-под еды. Там же лежала груда папок с документами, касающимися присоединения компании «УэстТекс», а на углу столешницы стояла фотография в серебряной рамке, на которой они были сняты вдвоем. Они, отец и дочь, стояли перед новым зданием «Редман Интернэйшнл», улыбающиеся – ведь для них это был один из величайших моментов в жизни. Вместе они непобедимы. Вместе они могут свершить очень многое.

А что от него останется без нее?

Кто-то постучал в дверь. Джордж обернулся и встретился глазами с Элизабет, стоящей в дверном проеме. Она была в простом черном платье. Ее лицо с поджатыми в тонкую линию губами выглядело торжественно-печальным. Она казалась ему сейчас чем-то вроде призрака, словно все происходящее не было реальностью.

Гордая, безупречная осанка и мертвые неподвижные глаза. Его жена, подняв голову, сказала:

– Я готова.

Посещение квартиры своей дочери было для Джорджа и Элизабет наверняка самым тяжелым делом, какое выпадало им в жизни. Они смотрели вокруг, и им казалось, что Селина просто уехала на уик-энд и вот-вот вернется. Переходя из комнаты в комнату, они бросали взгляд на некогда дорогие Селине вещи и не понимали, как смогут прожить остаток своих жизней без нее.

Они оказались в ее спальне.

Элизабет подошла к просторному стенному шкафу, а Джордж в это время осматривал комнату. Постель была не убрана, а шторы задернуты, не пуская в комнату свет затянутого тучами неба. Позади себя он услышал скрежет проволочных плечиков-вешалок, быстро скользящих по металлическому стержню.

– Я думаю, ее нужно одеть в красное, – обратилась к нему Элизабет. – Селина всегда любила красное. Это был ее самый любимый цвет, – эти слова были произнесены странно безразличным голосом. Впечатление от этого усиливалось скрежетанием проволочных вешалок.

Джордж повернул голову в сторону стенного шкафа. Нахмурившись, он сказал, что помнит это.

– Или в белом, – предложила его жена. – Она мне всегда нравилась в белом.

– Элизабет…