Пятая авеню, дом один

Минди затрясло. Не заходя к себе, она поднялась к Инид Мерль.

– Что там с похоронами миссис Хотон? – спросила она.

– С поминальной службой, милая. Миссис Хотон уже упокоилась с миром.

– Вы пойдете?

– Конечно.

– Почему меня не пригласили? Я же глава домового комитета!

– О, у Луизы было столько знакомых... Это же Нью-Йорк, нельзя пригласить всех.

– Можете достать мне приглашение? – попросила Минди.

– Не понимаю, с какой стати вам туда рваться, – отрезала Инид и закрыла дверь. Ей совершенно не хотелось общаться с Минди, не поддержавшей ее план продать триплекс поэтажно.

Минди увидела Джеймса за письменным столом.

– Мне нанесли огромное оскорбление, – заявила она, плюхнувшись в старое кожаное кресло. – Все в этом доме приглашены на поминальную службу по миссис Хотон, кроме меня.

– Наплюй на это, – ответил муж тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Это было неожиданно и очень не похоже на Джеймса. Минди поинтересовалась, что случилось.

– Почему ты не сказала мне, что пишешь блог? – спросил он.

– Я говорила.

– Нет, не говорила.

– Говорила, ты забыл.

– Ну, поздравляю, ты попала в Snarker.

– Это хорошо или плохо?

– Сама-то как думаешь?

Минди встала и, подойдя к столу, замерла, уставившись на монитор из-за плеча мужа. В глаза бросился заголовок: «Интернет-царица („Не-е-ет!“) и корпоративная медиашлюха Минди Гуч насилует мир своими химерами», а ниже помещалась отвратительная цветная фотография, сделанная в момент, когда она выходила с работы. На снимке Минди выглядела неухоженной, растрепанной и чуть ли не оборванкой в своем старом черном тренчкоте с практичной коричневой сумкой на плече. Рот был некрасиво приоткрыт, а нос и подбородок из-за выбранного фотографом ракурса казались карикатурно заостренными. У Минди промелькнула мысль, что снимок уничтожает ее полностью, он хуже любой статьи. Большую часть жизни она всячески избегала греха тщеславия, презирая тех, кто слишком трясется над своей внешностью, и считала ухоженность признаком ограниченности. Но эта фотография перевернула все ее представления. Невозможно продолжать считать себя хорошенькой и надеяться, что выглядишь не старше двадцати пяти, когда убедительное доказательство обратного красуется на мониторе каждого любопытного. Причем оно доступно всем и каждому двадцать четыре часа в сутки, отныне, ежедневно и навсегда – в лучшем случае пока не истощатся мировые запасы нефти, не растают полярные льды и/или мир не погибнет в ядерной войне, от столкновения с метеоритом или его смоет мегацунами.

– Кто это написал? – с трудом произнесла она, вглядываясь в две короткие строчки текста под снимком. – Тайер Кор. Кто это такой, черт побери?

– Даже не начинай, – сказал Джеймс.

– С какой стати я должна ему спускать? Как он смеет?!

– Да какая разница? – повысил голос Джеймс.

– Большая, – заявила Минди. – На карту поставлена моя репутация и имидж. Я не такая, как ты, Джеймс. Когда меня оскорбляют, я не отсиживаюсь в уголке, а что-нибудь делаю!

– Что тут можно сделать? – посмотрел на супругу он.

– Я добьюсь, чтобы этого типа уволили.

Джеймс лишь презрительно хмыкнул в ответ.

– Ты просто не в курсе, что все сайты принадлежат каким-то корпорациям, – горячилась Минди. – Или скоро будут принадлежать. А у меня есть связи в этом мире. Я не позволю называть меня «корпоративной медиашлюхой». Нет, я должна включить Моцарта.

С недавних пор Минди находила музыку Моцарта успокаивающей – еще один признак приближающейся старости, считала она.

Удалившись в свой кабинет – в соседнюю комнату, из груды дисков Минди выбрала «Волшебную флейту». При звуках увертюры – рокот огромных барабанов и пение гобоев, а потом нежные звуки струнных – ей на секунду стало легче. Но тут же она невольно взглянула на свой монитор – на рабочем столе фотография Сэма, наряженного динозавром на Хэллоуин, – сыну тогда было три года, и он обожал динозавров. Минди отвернулась, но компьютер будто притягивал ее. Snarker бросил ей вызов. Она открыла веб-сайт и перечитала статью.

– Минди, – укоризненно произнес Джеймс, входя в комнату. – Чем ты занимаешься?

– Работаю.

– Неправда. Ты сидишь и читаешь о себе. – И он разразился тирадой: – Настоящий невроз третьего тысячелетия! Это уже не просто эгоцентризм, это какая-то зависимость от собственной особы! Вот поэтому, – он сбился на скороговорку, – вот поэтому я написал книгу о Дэвиде Бушнелле.

– Да? – рассеянно отозвалась Минди.

– Дэвид Бушнелл думал не только о себе, – говорил Джеймс, присаживаясь на диван. О своих романах он мог распространяться часами. – В отличие от подонков, заполонивших мир, всех этих публицистов, брокеров, адвокатов, которые так и пытаются заработать лишний доллар за счет других...

Минди смотрела на мужа, не понимая, к чему он ведет, и решила сменить тему, вновь переключив разговор на себя.

– Я не могу это так оставить, – перебила она. – Как они посмели?! Почему я? Почему именно меня надо было выставить на посмешище?