Пятая колонна. Рассказы

Антонио. Политиков? Да, политики… Один такой валялся вон в том углу и даже на ноги встать не смог, когда пришла его пора выходить отсюда. Другой – вон оттуда подполз на коленях, в ноги мои вцепился, сапоги целовал и слюни пускал. А всего-то и надо было – пойти умереть. Я видел много смертей; еще ни один политик по-человечески не ушел.

Филип. А мне не нравится, когда на моих глазах умирают. Нет, ладно… Может, вам нравится… Мне – нет. Иногда не могу понять, как вы с этим справляетесь. Слушайте, разве кто-нибудь умирает по-человечески?

Антонио. Сами знаете. Не будьте ребенком

Филип. Да, наверное, знаю.

Антонио. Вот я бы умер по-человечески. Никогда не требую от людей невозможного.

Филип. Ну, ты же специалист. Слушай, Тонико. Кто хорошо умирает? Давай, расскажи. Вперед. Излей душу, поведай о своем ремесле. Знаешь, выговориться бывает полезно. Поговорил – и забыл. Все просто, ага? Расскажи, как все начиналось.

Антонио

(явно приосанившись). Хочешь послушать? Тебе интересны какие-то определенные люди?

Филип. Нет. Парочку определенных людей я и сам видел. Я имею в виду, если разделить их по группам.

Антонио. Фашисты, только настоящие, молодые; эти – очень хорошо. Порой даже с шиком. Они свернули не туда, но шика у них не отнимешь. Солдаты; да, эти – в основном хорошо. Священники, с которыми я всю жизнь борюсь. Церковь же против нас. А мы – против церкви. Я уже много лет как социалист. В Испании мы – старейшая революционная партия. Но когда дело доходит до смерти… (Выражает жестом крайнее восхищение.) Умирают? Священники? Замечательно! То есть обычные священники. Я не имею в виду епископов.

Филип. И еще, Антонио… Ведь ошибки случаются, да? Если, к примеру, работать приходится в спешке. Ну, или просто ошибки; мы все их делаем. Вот я тут вчера промашку дал. Скажи, Антонио, у тебя ведь бывают ошибки?

Антонио. Ну, да. Конечно. Ошибки? Ну, да. Ошибки. Да-да… И очень горькие. Несколько было.

Филип

. И как они умирали?

Антонио (с гордостью). Все до одного – превосходно.

Филип. Ах… (Такой звук издает боксер, получив сильный удар в живот.) И вот этим мы занимаемся. Знаешь, какое дурацкое название у нашего ремесла? «Контрразведка». Тебя это никогда не бесило?

Антонио (просто). Нет.

Филип

. А меня давно уже бесит.

Антонио. Так ты же недавно в работе.

Филип. Двенадцать проклятых месяцев, парень, и это только здесь. А прежде – на Кубе. Бывал на Кубе?

Антонио. Да.

Филип. Там-то я во все и втянулся.

Антонио. Как это получилось?

Филип. Ну, люди начали неосмотрительно мне доверять. И наверное, именно эта неосмотрительность заставляла меня оправдывать их доверие. Ничего мудреного, просто – оправдывать, до какой-то степени. Со временем доверие возрастает, и ты справляешься. А потом, знаешь, сам начинаешь верить в это все. В конце концов, даже любить – наверное. Вот чувствую что-то, а объяснить не могу.

Антонио

. Ты славный парень. Ты хорошо работаешь. Все в тебя верят.

Филип. Даже слишком. А я устал, извелся до чертиков. Знаешь, чего мне хочется? Никогда, до конца моих дней, больше не убивать – без разницы, кого и за что. Я хочу, чтобы мне никогда больше не приходилось врать. Хочу, просыпаясь утром, знать, кто лежит рядом со мной. Хочу просыпаться в одном и том же месте неделю подряд. Хочу жениться на девушке по имени Бриджес; ты ее не знаешь, но все равно позволь произносить при тебе ее имя, оно мне нравится. И я хочу жениться, потому что в целом свете не найти таких длинных, гладких и стройных ножек, как у нее; и я не могу не слушать ее, когда она мелет чепуху. И как бы мне хотелось увидеть наших детей…

Антонио. Это не та высокая блондинка с корреспондентом?

Филип. Не надо так о ней говорить. Она тебе не просто высокая блондинка с каким-то там корреспондентом. Она – моя девушка. Если я заболтался и отнимаю твое драгоценное время, так и скажи. Знаешь, я – весьма необычный тип. Владею и английским языком, и американским. Родился в одной стране, вырос в другой. Этим и зарабатываю на жизнь.

Антонио (успокаивающим тоном). Я знаю. Ты утомился, Филип.

Филип. Вот сейчас я говорю по-американски. И та же самая история – с моей Бриджес. Правда, я не уверен, что она умеет говорить по-американски. Понимаешь, она обучалась английскому в колледже, у какого-нибудь заштатного книжного лорда, но знаешь, что самое забавное? Мне нравится ее слушать. О чем бы она ни говорила. Что-то я совершенно размяк. Надо же, с самого завтрака в рот ни капли не брал, а чувствую себя пьянее пьяного; не к добру это. Mi coronel, как по-твоему: это нормально, если один из оперативников так размякнет?

Антонио. Тебе нужно прилечь. Ты переутомился, Филип, а впереди еще много работы.