В тот же самый день он явился ко мне с каким-то подонком – молодчиком из его родного города, без гроша в кармане, и сказал: «Вот этому пейсано нужны деньги на проезд домой, потому что у него мать тяжело заболела».
Понимаете? Какой-то подонок, он его раньше и в глаза не видел, но земляк! Надо же перед ним покрасоваться – как же, знаменитый матадор, староватый, не поскупится ради земляка!
– Дай ему пятьдесят песо из кассы, – велел он мне.
– Ты же только что говорил, будто тебе нечем со мной расплатиться, – сказал я. – А теперь хочешь дать пятьдесят песо этому подонку?
– Мы с ним земляки, – сказал он, – и у него тяжелое положение.
– Сука ты, – сказал я и бросил ему ключ от кассы. – Сам давай. Я еду в город.
– А ты не кипятись, – сказал он. – Я с тобой расплачусь.
Я собрался в город и вывел машину. Машина была его собственная, но он знал, что я вожу лучше. У меня все получалось лучше, чем у него. Он знал это. Он даже читать-писать не умел. Мне надо было кое с кем повидаться в городе и выяснить, можно ли его заставить вернуть долг. Он вышел и сказал:
– Я тоже поеду. И я тебе все верну. Мы же друзья. Зачем нам ссориться.
Мы поехали в город, и машину вел я. Только въехали, он сует мне двадцать песо. Вот, говорит, возьми.
– Ах ты сука безродная! – сказал я и посоветовал, куда ему девать эти деньги. – Какому-то подонку даешь пятьдесят песо, а мне двадцать, когда твоего долгу шестьсот с лишним. Я и цента из твоих рук не приму. Сунь их знаешь куда?
Я вышел из машины, а у самого пусто в кармане, и где ночевать, неизвестно. Потом попозже в тот же день поехал с одним приятелем и забрал из дома все свои вещи. С тех пор и вот до нынешнего года я с ним и слова не сказал. А тут как-то вечером встретил его с двумя дружками по дороге в кино «Каллао» на Гран-Виа в Мадриде. Он ко мне с ручкой.
– А, Роджер! Здравствуй, дорогой! Ну, как поживаешь? Я слыхал, ты про меня нехорошее говоришь. Всякую небылицу.
– Если я говорю, так только одно – что у тебя матери сроду не было. – Это самое худшее оскорбление для мужчины, какое только есть по-испански.
– Что правда, то правда, – сказал он. – Я был такой маленький, когда моя бедная мамочка умерла, что у меня ее будто и не было. И это очень грустно.
Вот вам, какие они, эти красавчики. Их не проймешь. Ну, ничем не проймешь. Деньги они тратят только на себя или на всякую показуху, а долгов не платят. Попробуйте, получите с такого. Я ему все выложил, что я о нем думаю, прямо там, на Гран-Виа, в присутствии трех его дружков, но теперь при встречах он со мной разговаривает, будто мы с ним закадычные друзья.
Какая же у них кровь в жилах, у таких вот красавчиков?
Сегодня пятница[43]
ПЕРВЫЙ РИМСКИЙ СОЛДАТ.
Красное пил?ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Не-е, красного не пил.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
А ты попробуй.ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Давай, камрад, наливай нам красного.КАБАТЧИК-ИУДЕЙ.
Прошу, джентльмены. Останетесь довольны.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Выпей и ты с нами.ТРЕТИЙ РИМСКИЙ СОЛДАТ.
В животе крутит.ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Значит, воду пил.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Хвати красного.ТРЕТИЙ СОЛДАТ.
Не могу я пить эту паскудную бурду. У меня от нее рези в животе.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Слишком долго ты здесь проторчал.ТРЕТИЙ СОЛДАТ.
Сам знаю, что долго.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Эй, камрад, дай этому джентльмену чего-нибудь от живота. У тебя, наверно, найдется?КАБАТЧИК-ИУДЕЙ.
Как же! Вот, пожалуйста.ТРЕТИЙ СОЛДАТ.
Эй! Чего ты сюда намешал – верблюжьего дерьма?КАБАТЧИК.
Пейте, господин офицер, пейте. Сразу полегчает.ТРЕТИЙ СОЛДАТ.
Да уж гаже, чем сейчас, вряд ли будет.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Рискни, чего там. Камрад недавно меня так вылечил – все как рукой сняло.КАБАТЧИК.
Да, вас тогда здорово прихватило, господин офицер. Я знаю, что помогает от живота.ТРЕТИЙ СОЛДАТ.
Ой, Иисусе!ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Шуму-то подняли! А тревога ложная.ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Как сказать! Держался он молодцом.