«Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров

Такая масса народа на ограниченном пространстве вместиться никак не могла! В проходах на площадь толпы передавили бы друг дружку. Память о трагической давке при коронационных торжествах на Ходынке была еще свежа, и власти забили тревогу. Манифестация была запрещена, центр города оцепили войсками. Им был дан приказ никого не пропускать, но оружие применять лишь в случае крайней необходимости. Однако было уже поздно, агитация сделала свое дело. С утра 9 января на рабочих окраинах стали собираться огромные толпы с иконами, хоругвями. Двинулись к центру города. Но в толпах сновали провокаторы и заранее нагнетали возмущение — дескать, нас не хотят пускать к царю! Призывали прорываться силой. Накручивали злость, внедряли лозунг: если в наших просьбах будет отказано, то «нет у нас больше царя». В ряды мирных манифестантов влились в полном составе эсеровские боевые дружины, отряды социал-демократов и анархистов.

Наверное, в советских фильмах многим запомнились кадры, как манифестанты и солдаты стояли друг напротив друга на Дворцовой площади. А потом грохнули залпы по людям… Но это ложь. Грубая ложь. Войска приказ выполнили, на Дворцовую площадь шествия не допустили. Четыре многотысячные колонны были остановлены оцеплениями в четырех местах — на Обводном канале, Васильевском острове, Выборгской стороне и Шлиссельбургском тракте. Но везде события развивались примерно по одному сценарию. Люди стояли на месте, не в силах пройти дальше. Обратно тоже идти не могли, сзади улицы запрудили манифестанты. А провокаторы подзуживали, подталкивали. Дескать, мы с добрыми намерениями, а нас, надо же, к государю не пускают!

Народ волновался, бурлил. В задних рядах не видели, что впереди, напирали. Соответственно, передние напирали на солдат. По команде офицеров они стреляли в воздух. Но в них летели камни. Из толпы, прячась за спины рабочих и их жен, экстремисты стреляли и из револьверов. Цепи солдат видели, что вот-вот будут смяты, раздавлены и растерзаны лезущей на них возбужденной массой, и стреляли уже по людям. После этого во всех четырех эпицентрах столкновений началась паника. Толпы в ужасе обращались прочь. Сминали и топтали друг друга. Не столько людей пало от пуль, сколько погибло и перекалечилось в давке. Всего же в день «Кровавого воскресенья» было убито и умерло от ран и травм 130 человек, 299 получили ранения. Это число пострадавших включало и солдат, полицейских.

Но какой же подарок получился для смутьянов! Да и для западной прессы! Царь расстрелял тех, кто с иконами и хоругвями шел ему челом ударить и просьбы выложить! Ох, как взвыло мировое «общественное мнение»! Цифры жертв были многократно преувеличены, вопили о «тысячах расстрелянных». Обстоятельства перевирались, подробности придумывались и приукрашивались новыми беспардонными наворотами. А фактически «Кровавое воскресенье» выполнило именно ту роль, которая ему предназначалась. Оно дало старт общей атаке на власть и порядок. Вот теперь-то забушевало по всей стране, забастовки охватили 400 тысяч человек…

Правда, Николай II попытался уладить недоразумения, разобраться, что же произошло и кто виноват. Для этого государь создал комиссию под руководством сенатора Шидловского. На заводах и фабриках оповещалось — рабочие могут сами выбрать делегатов в эту комиссию. Им будет дано право расследовать обстоятельства трагедии, а также выявить и систематизировать причины недовольства в народе, разработать предложения по их устранению. Но и этим умело воспользовались революционеры. Выборы шли открыто на всех предприятиях, а смутьяны проталкивали свои кандидатуры. Комиссия получилась вовсе не государственной! В ней верховодили агенты того же Рутенберга. На первых же заседаниях послали подальше председателя Шидловского, выкинули и делегатов, лояльных к правительству, а из прочих составился Петербургский Совет рабочих депутатов!

Что касается Гапона, сыгравшего столь незавидную роль, то он бежал за границу. Поначалу пользовался в эмиграции бешеной популярностью. Лондонская «Таймс» платила ему огромные гонорары за каждую строчку воспоминаний. Кстати, при этом выяснилось, что российские социалистические партии еще ничего толком не сделали для развития революции! Делал «кто-то» другой — за них. Зато теперь эсеры и социал-демократы принялись перетягивать Гапона к себе. Каждая партия желала представить его «своим» человеком. В этом случае они смогли бы приписать себе массовое рабочее движение в Питере. Гапона обхаживали и Ленин, и другие лидеры. Он зазнался, попытался играть самостоятельную роль. Но через некоторое время на него был состряпан компромат и подброшен эсеровским боевикам. Его и прикончили — он слишком много знал. Рутенберг в скандалах не светился и сделал куда более успешную карьеру. Впоследствии он уехал на Ближний Восток, стал председателем «Национального комитета» еврейских поселений в Палестине — первого фактического правительства Израиля.