«Пятая колонна» Советского Союза

В самой России после британских и французских демаршей, волны террористических актов, распространялись слухи: будет война. Крестьяне прибирали в запас и не продавали государству хлеб, — а он тоже обеспечивал валютные поступления. В магазинах исчезали продукты, росли цены. А Троцкий вдруг засобирался съездить в Берлин, якобы для лечения. С кем уж он там встречался, с кем беседовал, остается неизвестным. Но после его возвращения, летом 1927 г., «левые» развернули новые атаки на власть. Они тоже шумели, что скоро будет война. Обвиняли в этом Сталина — вот к чему привел его отказ от «мировой революции» и курс на строительство социализма в одной стране. Опирались на Маркса, который учил: победы социализма в одной стране империалистическое окружение ни за что не допустит. Сейчас доказательства были налицо, а Сталин отошел от классического марксизма!

В 1927 году провалилась и советская политика в Китае. Впрочем, провалилась благодаря троцкистам. В китайской революции и гражданской войне Иосиф Виссарионович взялся поддерживать партию гоминьдан и ее лидера Чан Кайши. Ему слали оружие, военных советников. Но туда направили дипломатов из окружения Льва Давидовича — Иоффе и Ломинадзе. Вопреки указаниям генерального секретаря, они принялись организовывать с местными коммунистами заговор против Чан Кайши. Он был раскрыт, китайский вождь революции возмутился, разорвал связи с Москвой, обрушился на коммунистов. Но и это оппозиция ставила теперь в вину генеральному секретарю. Дескать, Троцкий и Зиновьев предупреждали, доверять Чан Кайши и делать на него ставку нельзя. Сталин не послушался — и вот результат.

Нагнетались страсти. Оппозиция предрекала, что в надвигающейся войне СССР неминуемо будет разгромлен. А Троцкий дошел до того, что саму необходимость обороны государства поставил в зависимость от того, кто будет у власти. 11 июля 1927 года он написал Орджоникидзе, что партия «переродилась», наступил «термидор» (термин французской революции — переворот, когда буржуазная Директория свергла якобинцев). Поэтому защищать правительство Сталина нельзя. Нужно сменить его, и лишь после этого война станет оправданной. Лев Давидович провел аналогию с Францией, когда при наступлении немцев на Париж власть была отдана Клемансо. Сталин, зачитав это письмо на пленуме ЦК, комментировал: «Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность — это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство правительства. Клемансо — это Троцкий с его группой. Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, свергнуть нынешнее большинство… а потом взяться за оборону».

Пропаганда подобных взглядов была слишком опасна. Ведь сами же большевики аналогичными методами разлагали армию при царе и Временном правительстве. И вот теперь-то за оппозицию взялись серьезно. Мелких активистов начали арестовывать. Нет, еще не за взгляды, а за конкретные преступления по советским законам. Например, нелегальное размножение и распространение литературы. ОГПУ накрыло ряд таких центров, где использовались гектографы, стеклографы, ротаторы. Троцкистов Щербакова, Третьякова и Мрачковского поймали на контактах с «врангелевским офицером». С ним вели переговоры о покупке типографского оборудования, обсуждали возможности военного переворота — а «офицер» оказался агентом ОГПУ. Оппозиция напрочь открещивалась от этих фактов, утверждала, будто ей нарочно приклеивают «политическую уголовщину». Хотя Щербаков, Третьяков, Мрачковский, конечно же, не знали, что общаются с провокатором, а в ОГПУ они сознались, что такие разговоры действительно были.

Аресты вздыбили оппозицию и подхлестнули к протестам. В троцкистских листовках писалось: «В советских тюрьмах уже сидят коммунисты». (Пока сидели не коммунисты, это было нормально, в порядке вещей, а вот коммунисты — воспринималось как нечто чудовищное.) Лидеры снова апеллировали к народу, пытались возмущать его. Троцкий и Зиновьев выступали на митинге в Ленинграде, и их «подсадные утки» в толпе рабочих выкрикивали: «Да здравствуют истинные вожди революции!». Каменев собрал 2 тыс. человек в Высшем техническом училище в Москве. Но реальное влияние оппозиции оказалось ничтожным. Большинству коммунистов они со своими дрязгами уже просто надоели. По воспоминаниям секретаря Троцкого В. Кибальчича, в последних баталиях число их сторонников в столицах оценивалось в 400–600 человек. Какая уж тут сила? Наивернейший помощник Троцкого, Адольф Иоффе, смог выразить преданность кумиру только тем, что покончил с собой.