Пятая версия

— Найн, герр оберст, ничего. Пока! Так… „Оба подчинялись шефу армейских музеев, были крупными специалистами по искусству и сотрудничали в прусском управлении дворцов, парков и музеев“. Так, пожалуйста, чайку еще… „Под руководством унтер-офицера шесть солдат из третьей роты резервного батальона № 55 за 36 часов осторожно разобрали янтарные стены и тщательно упаковали их в ящики, подготовив Янтарную комнату к отправке…“ Вот и все! Что нам еще требуется узнать? Был ли там Роде? Успела ли группа фон Кюнсберга приехать к тому моменту, когда комната была демонтирована, или нет, какая разница? Да, вот еще два небольших документа „АОК-18“: „13 января 1941 года, № 20–40“. Группа „Север“ высказывает свое предложение о хранении и безопасности Янтарного кабинета из дворца Царское Село». Дополняет ли это что-либо?

— Возможно, что это ответ на предложение группы Кюнсберга, которая, выполняя приказание Риббентропа, конечно же, пыталась забрать комнату.

— И вот еще один документ: «Господину майору Г. Питшманну. Многоуважаемый господин майор! В моем дополнении я предлагаю послание обербургомистра города Кенигсберга от 13 января сорок второго года. Все предметы искусства по возможности будут увезены из дворца Царское Село. Это поручено третьей роте батальона 553… Поскольку на вокзале еще имеется несколько вагонов, все это будет отправлено в Кенигсберг».

— Но что же Роде?

— Что Альфред Роде? Он тоже как-то остается за кадром, но не бездельничает, нет, вот еще один интересный документ, но он написан от руки. Может, самим Штайном? Списан откуда-то?.. «„АОК-18“. Янтарная комната и многие другие сокровища Царского Села доставлены в Кенигсберг. Прошу доставить и ящики, находящиеся на станции Сиверская. Прошу переправить в Кенигсберг две двери из помещения в Царском Селе, во дворце, где была Янтарная комната. Благодарю. Ваш Альфред Роде»… Однако, господа, мое время истекло. Как вы, полковник?

— Я тоже иду. «И многие другие сокровища Царского Села», «ящики со станции Сиверская»! Все это, как и Янтарная комната, было отправлено в Кенигсберг. Где все это? В каких тайных бункерах?

— Побуду еще здесь, — говорю я. — Идемте. Провожу.

— Никого, слышите, никого не впускайте к себе! — строго внушает мне Василий Митрофанович. — Хоть знакомого, хоть кого. Хорошо?

— Хорошо. До свидания!

Дождь. Серый блестящий асфальт. Красные, тускло блестящие черепичные крыши. Сырой, горько пахнущий палыми листьями воздух. «Ямщи-ик, не гони-и лошадей-ей…» Вот с того огромного каштана, по толстенному суку, ничего не стоило перебраться на подоконник окна мансарды, где была Литкина комната. Когда они уезжали в Ригу, то все вещи и рояль увезли, а стеклянные «звуковые» чашечки забыли. «Сходи в дом, попроси, пожалуйста, у новых жильцов и пришли мне стекляшки: звук без них не тот». Я сходил, попросил, и мне их отдали, но я не отослал это тяжелое литое стекло в Ригу, а с приятелем Валентином Бурлаковым расстрелял из парабеллума в дальнем глухом углу парка Макса Ашмана, любимом месте отдыха кенигсбержцев, где был великолепный, весь в цветущих ирисах пруд и «Вальдшлосхен» — маленький, таинственный замок, в котором, кроме привидений, никто не жил, ныне — груда камней, заросших бурьяном и заваленных каким-то гниющим хламом, однако какое это имеет отношение к Янтарной комнате?

Возвращаюсь к себе, раскладываю на столе папки. «Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них…» Я хорошо знаю эту «Заповедь» Редьярда Киплинга, эти, будто литые, строки, наверно, помогали Георгу Штайну, укрепляли его дух…

В дверь стучат. Что же это я, кажется, и дверь на ключ не закрыл?

— Минуту! — Сгребаю папки, накрываю их газетой.

Дверь открывается, и в комнату входит сутулый, бородатый мужчина. Весь какой-то дико волосатый, у него длинные сырые волосы и густая, рыжеватая, колечками борода до самых глаз.

— Извините, что побеспокоил. Это вы ведь, кажется, занимаетесь поисками Янтарной комнаты и прочих ценностей? — Глаза вошедшего шарят по столу, газете, которой прикрыты папки. М-м-м, как же это я так? Один из листков, с черным орлом в левом углу и надписью «Секретно!», остался лежать на столе. — У меня к вам есть небольшое дело… — Я киваю: слушаю. — Видите ли, я увлекаюсь собирательством, понимаете, да? В свободное время езжу по области и ищу, ищу, вы ведь знаете, когда немцы уезжали, то они многое закапывали в землю. — Задумывается, оглядывается. Что-то мне этот тип не очень нравится. Что он все шарит своими глазками? Какой-то неприятный тип, этот «свободный искатель». Я кашляю, как бы поторапливая неожиданного пришельца, и мужчина, подойдя к самому столу, говорит:

— А это что у вас «Обербургомистр Кенигсберга господин Вилль»? — это он прочитал гриф документа. — О чем это, а? — Я молчу, и мужчина продолжает:

— Так вот, я ищу и кое-что нахожу. И, знаете, я хотел бы узнать, если я найду нечто интересное, ценное, я могу рассчитывать на вознаграждение? И в каких суммах…

— Вы что-то уже нашли?