Пятая версия

Часы на башне кирхи показывали полдень. Возле ее стен громоздились гробы. Из кирхи тяжко и раскатисто доносились звуки органа. Людка, подтянувшись к отцу, что-то зашептала ему. «Давай к кирхе», — сказал отец шоферу, и тот, усмехнувшись, лихо крутнул руль. Отец сказал: «Разминка. Пять минут». И вылез из машины. Вся колонна продолжала движение, лишь один «доджик» с автоматчиками остался с нами, бойцы закуривали, выпрыгивали на землю, осматривались. Людка порылась в своей санитарной сумке и, выскочив из «виллиса», побежала в глубину обширного кладбища, примыкавшего к кирхе. «Наша девочка захотела писать, — сказал мне Федя и, громко, отцу: — Я в охранение, товарищ полковник», но отец показал ему кулак, и Федя засмеялся, закинул автомат на плечо, сказал: «А ну как пропадет?»

Сняв фуражку, отец вошел в кирху, я последовал за ним. И будто окунулся в тяжкие звуки музыки, сладковатые запахи. Столбы солнечного света врывались в узкие окна, они были синими от дыма свечей, горящих повсюду…

…Ставлю «жигуленок» возле бывшей кирхи, ныне православной церкви, осматриваюсь. Сияют стекла в узких, стрельчатых окнах. Мощная, из огромных камней, кладка стен. Крутая медная, еще не позеленевшая крыша, высокая башня с золотым крестом, вымощенный брусчаткой двор. Трудно поверить, что совсем недавно тут были лишь голые, полуобрушившиеся стены, обломок башни да груды мусора… Люди строят, украшают… Люди разрушают. И снова строят… Люди-созидатели и люди-разрушители! Зачем? Почему? Из раскрытых дверей доносится пение. Сняв берет, вхожу внутрь. Свечи горят, иконы, пожилые и совсем юные лица, сладковатый и приторный запах, шепоты, вздохи… Отец Аркадий, член правления нашего Фонда культуры, сменивший отца Анатолия, который когда-то начинал тут строительство, кивает мне. Я ему: да-да, я подожду, да вот и хорошо, что служба уже заканчивается. Поговорив с верующими, отец Аркадий направляется ко мне, и я пожимаю его мягкую руку: «Владыка Кирилл готов поговорить с вами», — слышу я его голос и иду следом по крутой лестнице в башне в уютную, с узкими окнами комнатку, где стоят стол, диван и два кресла. В одном из них сидит чернобородый владыка Кирилл, архиепископ Смоленский и Калининградский, крупный церковный дипломат.

— Мы готовы поддержать идею Фонда культуры о восстановлении захоронений великих кенигсбержцев, некогда похороненных возле кирхи Юдиттен, — говорит он. — В частности, скульптора Станислава Кауера. И мы готовы обдумать сооружение памятника всем русским воинам, павшим в сражении на землях Восточной Пруссии под Грос-Егерсдорфом, Фридландом и Прейсиш-Эйлау в 1914 году… — Взгляд у владыки прямой, твердый, голос уверенный. Говорят, что его ждет большое будущее. Вглядываясь в это умное, доброжелательное лицо, я вспоминаю несчастного Штайна, все то, что произошло с ним. Как же могло такое случиться? Но… но, может, и церкви нужна перестройка?.. — В области сейчас создается 11 новых приходов, а это значит — и восстановление 11 старых церковных зданий. Приходы возьмут под свою опеку и духовную заботу захоронения как русских, так и немецких воинов, а также и советских павших в минувшую войну. И усилиями Русской православной церкви и евангелических церквей ФРГ и ГДР изыскиваются возможности восстановления Кафедрального собора… После того как храм этот будет возведен, он должен стать местом встречи двух народов — символом примирения русских и немцев, Советского Союза и Германии. Собор станет местом паломничества, совместных миротворческих акций, встреч, размышлений… Фонд поддержит эту идею? Спасибо. Так бы хотелось, чтобы древние стены собора вновь ожили, наполнились новой духовной жизнью.

В окно виден шпиль бывшей кирхи Луизы с Золотой птицей вместо креста, а там — Золотая лира на шпиле бывшей кирхи Святого семейства, а чуть дальше — позеленевший от времени крест на одной из башен Крестовой кирхи, которая теперь именуется православной Крестовоздвиженской церковью. Птица, лира и крест. Прошлое и настоящее. Духовное и светское…

…Они были синими от дыма свечей, горящих повсюду. И тут были гробы! Множество, плотно пододвинутые один к другому. Одни раскрытые, другие уже заколоченные. Я споткнулся об один, присмотрелся: армейский офицер, кажется, майор, в парадном мундире, со скрещенными руками в черных кожаных перчатках, лежал, уставясь острым восковым носом в темные своды кирхи… Шорохи, всхлипывания, звуки органа. Огромная картина на стене. Два рыцаря, а между ними женщина в белом. Многие годы спустя я узнал, что эти рыцари — два фельдмаршала, сменившие один другого коменданты Кенигсберга, причем один из них — Ганс фон Левальд, командовавший прусскими войсками под Грос-Егерсдорфом, а женщина в белом — Агнесса Буддерброк, дочь тоже фельдмаршала, жена и того, и другого, пережившая обоих и после их смерти заказавшая эту картину.