Пятьдесят оттенков темноты

Я встала и принялась смешивать сухой мартини. Хелен с опаской смотрела на бутылку сухого «Чинзано».

— Умоляю, только показать бутылку джину. Тем летом его отправили на Сицилию вместе с Восьмой армией. Понимаешь, до Мадагаскара он служил в Восьмой армии. Американцы тоже участвовали в деле — их Седьмая и наша Восьмая. Боюсь, число не смогу вспомнить, дорогая. Знаю только, что это было до того, как сбросили Муссолини.

— Девятого июля, — подсказала я. — Девятого июля 1943 года. Я проверяла. До окончания войны Джеральд больше не приезжал домой.

Вошел мой муж. Он поцеловал Хелен и спросил, не осталось ли для него немного сухого мартини. Я радовалась, что они не просто ладят, но даже подружились, хотя с учетом ситуации этого могло и не случиться.

— Мы говорим о Джеральде, — сообщила я.

— Но ведь сегодня не твоя очередь его навещать?

Я покачала головой. Джеральд уже много лет живет в пансионе для отставных офицеров на Бэрос-корт, и мы с Хелен иногда его навещаем. Он глух как пень и выглядит старше Хелен, хотя лет ему меньше.

— Мы обсуждали то, что он назвал бы «своей» войной, — пояснила я.

— Генерал, — сказала Хелен, — обычно говорил, что в конечном счете Джерри повезло с войной; очень повезло, должна я вам сказать, поскольку ему никогда не везло с мирной жизнью. Кстати, моя дорогая, я совсем забыла: как ты думаешь, кого я встретила на днях у Люси?

Люси — это ее внучка. Она вышла замуж за дипломата и устраивает пышные приемы в одной из квартир в Гайд-Парк-Гарденс, с крытыми террасами. Я сказала, что не знаю. Мой муж протянул Хелен вторую из двух порций мартини, которыми она себя ограничивала.

— Леди Гленнон! Что ты об этом думаешь?

Ничего. Это имя мне ничего не говорило.

— Мы не вращаемся в высшем свете, Хелен, — сказал мой муж.

— Ну, я надеюсь, ты помнишь Майкла Франклина? Она его невестка. Его брат унаследовал титул после того, как Майкл утонул вместе со своим кораблем. Ты должна помнить тот ужасный день, жареных кроликов бедняжки Веры и крепнущее убеждение, что почтенный Майкл не придет. Если бы не немецкая торпеда, он стал бы виконтом Гленноном, и тогда все могло бы сложиться иначе, и в качестве леди Гленнон я встретила бы у Люси дорогую Иден.

— Она не была с ним знакома, — сказала я. — Если не считать слов: «У меня для вас сообщение в трех экземплярах, сэр».

— Не уверена, что ты права. Вера выглядела такой уверенной в себе. Иногда мне кажется, что я путаю его с другим морским офицером, который был у Иден после. Ты же не хочешь сказать, что его никогда не существовало, дорогая?

Я ответила, что понятия не имею. Откуда мне знать?

— Кажется, это было в сентябре сорок четвертого, где-то в Ирландии.

— Ну и память у вас, Хелен, — сказал мой муж. — Просто позавидуешь.

— Да, но зато ты можешь сказать, что ел сегодня за завтраком, мой дорогой, а мне это не под силу. Кстати, миссис Энструтер из квартиры внизу пригласили на радио, на «Женский час», обсудить недавно опубликованный дневник ее бабушки. Она такая же старая, как я — то есть миссис Энструтер, а не ее бабушка, которая давно умерла и была бы значительно старше, будь она жива. Прежде чем начать запись, или как там это называется, они сказали, что нужно проверить звук и произнести что-нибудь в микрофон. Естественно, миссис Энструтер не знала, что говорить — вы бы тоже не знали, правда? — и ведущий посоветовал: «Просто скажите, что вы ели на завтрак сегодня утром». Но миссис Энструтер не могла. Не помнила. Она сказала в микрофон: «Я не могу вспомнить, что ела на завтрак сегодня утром», — и все засмеялись, хотя, конечно, она вовсе не шутила.

— Тогда Иден была в Лондондерри, — продолжала Хелен. — Весной ее перевели в Лондондерри. Корабль зашел туда на ремонт или зачем-то еще, а потом должен был направиться в Гуз, Гандер[43] или какое-то другое место с птичьим названием, но Иден так туда и не попала. Тем летом Лондондерри был наводнен американцами. У меня где-то сохранилось письмо от Иден, в котором она рассказывает о милых американцах, таких богатых и щедрых на подарки. Как выразился генерал: «Бойтесь американцев, дары приносящих». Он сказал это Патриции, которая приехала в отпуск в Уолбрукс и привезла с собой подругу. По словам генерала, это из Вергилия, которого он изучал в Итоне, но я всегда сомневалась, что во времена Рима Америку уже открыли — как ты думаешь, дорогая?

Мой муж посадил Хелен в такси, и машина довезла ее до угла. Дэниелу Стюарту захочется взглянуть на это письмо, мелькнуло у меня в голове. Я сидела, пила очень сухой мартини — остатки — и вспоминала то лето, единственное лето, когда не приезжала в Синдон на каникулы. Я должна была поехать и уже собралась, но матери пришлось экстренно делать гистерэктомию — в те времена очень серьезная операция, — и несколько недель она была очень слаба и быстро уставала. Я осталась дома, чтобы ухаживать за ней. Должно быть, все эти длинные каникулы между весенним и осенним семестрами в школе Вера и Фрэнсис провели в «Лорел Коттедж» одни. Последние летние каникулы, проведенные ими вдвоем, без посторонних.