Пятерка Мечей

Князев был не мастер философских раздумий. Непонятная сеть, в которую он угодил ненароком, изменив своим жизненным принципам и поддавшись жажде удовольствий, опутала его. Ее широкие, но крепкие ячейки давали возможность жить, дышать, и даже просовывать наружу то руку, то ногу, то голову. И только вырваться оказалось не под силу. Виталий Андреевич вдруг ощутил проснувшееся в нем чувство пленника, – варвара, прикованного за железный ошейник к обозу римского легиона.[36] Там, далеко, на зеленых, душистых равнинах скачут его счастливые соплеменники, которым не взбрело в голову искать лучшей доли! А те, которые грезили прохладой мраморных дворцов, ломящимися от золота сокровищницами, жирными, плодородными землями и жестокими, кровавыми, упоительными зрелищами Рима, – либо лежат, бездыханные, разрубленные страшными ударами коротких римских мечей, либо превратились в бесправных рабов.

– Что же? Я наказан за то, что не умел довольствоваться тем, что у меня было? – спрашивал себя Князев. – Или за то, что стремился получить от жизни больше, чем она могла мне дать?

Так и не ответив на эти вопросы, он потянулся рукой к мобильному телефону. И только присутствие шофера помешало ему тут же, сию минуту позвонить Анне и молить ее о встрече. Он, словно мазохист,[37] проверял крепость своего ошейника и радовался, что никакой надежды на свободу нет и не будет! «Вожделенный Рим» и Анна смешались в его воображении, соединившись в нечто притягательное, достойное риска и жизни, полной лишений. Увы! Человек, как неразумное дитя, презрев опасность, тянется к яркой, диковинной игрушке, отвергая простые, незатейливые утехи. И против этого вечного, губительного стремления, все бессильно!

Уже поднявшись по устланной ковром лестнице, раздевшись и расположившись в своем просторном, добротно обставленном кабинете, Князев все еще думал об Анне.

– Разве лучше было бы, если бы я вовсе не встретил Анны? – продолжал он спрашивать себя. – Ведь если я пустился на поиски своей погибели, значит, что-то в жизни перестало меня удовлетворять? Мне захотелось иных ощущений, иных, сильных и неизведанных чувств… Я будто начал задыхаться в своей темнице и пришел к выводу, что могу заплатить всеми бессмысленными, пусть и долгими годами затхлого, стоячего существования, за пару глотков свежего, пьянящего воздуха! Что они того стоят! Так почему я злюсь на Анну, когда я должен быть безмерно благодарен ей за то, что она раскрыла для меня двери моей тюрьмы? Пусть не надолго, но я был счастлив! И это воспоминание никто не в силах отнять у меня!

Виталий Андреевич несколько успокоился, поостыл и набрал номер госпожи Левитиной.

– Аннушка! – произнес он голосом, полным раскаяния. – Я так соскучился по тебе! Как ты провела эти дни?

– Отдыхала, – спокойно ответила Анна Наумовна. – Спала, ела и ездила на прогулки. Ты знаешь, как я люблю праздновать, – без суеты и излишеств. Но чтобы можно было немного пощекотать нервы.

Она приглушенно засмеялась, и у Князева сжалось сердце при этих звуках. Нет, как бы ни сложились в дальнейшем их отношения, он не жалеет, что судьба свела его с Анной.

– Узнаю твои привычки, – на удивление мягко сказал Виталий Андреевич.

Он перестал сердиться на Анну Наумовну. Внезапно на него снизошло озарение: он понял, что Анна не виновата, – она такая, какая есть, и что если она переменится, то это уже будет другая женщина. Бесполезно сетовать на розу, из-за того, что у нее есть шипы, которые больно ранят. Она цветет для всех, и если не стремиться сорвать ее, то не возникнет опасности уколоться.

– Я хотел, чтобы красивый цветок принадлежал только мне! – сказал он с улыбкой. – Я был не прав!

– Приятно слышать здравые речи, – отозвалась Анна. – Я всегда ценила в тебе это умение прийти к верному выводу, и считала тебя мужчиной, достойным уважения.

– Давай сходим куда-нибудь, – предложил Князев. – В новом году мы еще с тобой не встречались. Я хочу исправить впечатление о себе, как о любителе мелких придирок.

– С удовольствием составлю тебе компанию! Куда ты меня приглашаешь?

– В «Парадиз». Сегодня вечером! Ты давно хотела побывать там.

– Ах, Виталий, ты учишься мне угождать! Это так приятно. Во сколько я должна быть готовой?

– К семи я заеду за тобой.

Анна положила трубку и задумалась. В Князеве ее привлекало то, чего не хватало Юрию, – зрелости и известной доли мудрого терпения. Эти вещи приходят к людям, особенно к мужчинам, только с возрастом.

Виталий Андреевич купался в эйфории очередного, и на этот раз, как он считал, окончательного примирения с Анной. Ему не надо требовать от нее невозможного. Роза распускается под ясным и чистым небом, а снегопады и бури могут погубить ее…

В кабинете Пономарева было сумрачно. Он пришел рано и специально не зажигал света. В полумраке ему лучше думалось.

Вчерашний визит к Динаре прошел бурно и во многом неожиданно для Артема. Гадалка встретила его как дорогого гостя, угощала чаем и пирогами, а потом принялась жаловаться на судьбу.