Въелся мне в голову этот рублик, вертится там, подзуживает. Так и видел я этот фокус — бежит стрелка пятнадцать минут — круглый рублик, еще пятнадцать — второй, третий, — уже целая стопка, а стрелка бежит как угорелая… В общем, в воскресенье с утра пораньше отцепил я замок у лодки. Сижу, поджидаю. А невдалеке и Костька одноногий в своей лодке возится, волком на меня поглядывает. Конкуренция, стало быть, се ля ви. Денек — шик, солнце, река как зеркало, а за нею — райский остров, золотой песок. Скоро появились клиенты, желающие позагорать. Направляются ко мне.
«Можно?» — «Пожалуйста, сколько угодно».
Влезают в лодку с детьми, с бутылками, с резиновыми крокодилами. Человек пятнадцать поналезло. Завожу мотор, прошу граждан взять своих детей в руки во избежание падения в воду, отталкиваю лодку — тук-тук-тук, побежала стрелка. Я на корме рулем орудую, а пассажиры из рук в руки передают мне горсть мокрых монет. Я как бы между прочим в карман деньги ссыпал, началась эра капиталистического развития. Несемся мы быстро к заветной, значит, цели. Рассекаем водную гладь. Пассажиры радуются, поснимали рубашки и кофточки, воду черпают из-за борта, принимают солнечные калории, жмурятся. Прекрасная погода сама собой превращается в денежные знаки!
Пока Леня расписывал поездку, я думал: «А гляди-ка, получился из него деятель на радость дедушке. Способный он парень на любую внезапность! И вся философия — побоку».
— На обратном пути вижу, — продолжал Леня. — Костя плывет с клиентами, потом еще один синьор из нашей слободки, с сыном работает. В общем, до обеда мы беспрестанно туда-сюда шмыгали. Что ж, людям развлеченье, а нам забота: гляди, чтобы кто в воду не свалился. Или пароходы пройдут — опять же беспокойство. К обеду, когда движение затихло, приковылял к моей лодке Костя и говорит:
«Как делишки?»
«Прекрасно, — отвечаю. — Прекрасно».
Тут подошел и третий капиталист, давний знакомый, Копылов Федя с сыном.
«Давайте, ребята, по рублю на пузырек, — говорит Костя, — в знак союза».
Стал я отсчитывать рубль, — деньги все мелкие, медяков много, — не по себе мне стало как-то…
Костя смеется: «Жгут денежки-то! Привыкай. Дворцов на них не построишь. Эти деньги не держатся».
Копылова сын сбегал, принес бутылку и закуски. Выпили мы и продолжили свой труд. Еще обогатились, конечно. Я думаю: «Пить больше не буду. Примкну лодку и домой устремлюсь с добычей». В сумерках, когда поставили лодки на прикол, Костя снова говорит: «Пошли заглянем?»
Копылов подтверждает: «А как же, чай, не жмоты».
Я пробую увильнуть: «Домой надо, семья, забота…»
Они на меня смотрят с удивлением, будто в первый раз видят.
«До свидания», — говорю я и ухожу. Деньги у меня в кармане позванивают.
Отошел немного, оглянулся, а мои «коллеги» там внизу, у воды, покуривают вместе. Соображают насчет дальнейшего. А я стою одиноко, деньги свои, зажал, как Фрэнк Каупервуд. Эх, если б я тогда не вернулся… Не знаю, наверно, достиг бы… Все-таки я вернулся, и устремились мы в угловой магазин. Взяли. Разговорились на всевозможные темы жизни. Костя, как бывший военный человек и инвалид, предложил выпить за мир и рассказал про медицинскую сестру, которую он любил в госпитале и которую не в силах забыть. Федя Копылов, как отец троих детей и коренной рыбак, жаловался на оскудение рыбы в Волге. Я теперь по-новому понял дядю Костю, инвалида, — труженик он, и ладони у него рабочие. И подумал я — ведь хорошие они люди, работают на своих лодках на благо трудящихся. А что? Если горсовет не перевозит граждан, то кто же станет их даром возить? И даже проникся я к дяде Косте, инвалиду, душевным теплом.
И вдруг Костя говорит: «Ты, Леня, на эти копейки не уповай. Тут есть такой крючок, — если хочешь регулярно зарабатывать, надо финансовому инспектору Глебу Александровичу ясак платить. Милиция, конечно, может заинтересоваться. Вертеться надо…»
Противно мне стало, показалось, что они хитрят, от выгодного дела меня отваживают. Федя Копылов гудит: «Мы, понятно, Волгой давно промышляем, а ты молодой, образованный, а за мелкой деньгой лезешь».
Обидно мне за себя стало, я назло им и сказал: «Я, собственно, для развлечения. Завтра людей буду просто так катать, без взимания платы».
Костя захлопал глазами и растерянно говорит: «Молодец, Леня…»
А Копылов обиделся: «Человек ты не артельный, чего шебуршишься, чего? Совести у тебя нет».
Разломилось у нас согласие. Говорить трудно стало. Пожали друг другу руки, но разошлись в молчании. Они вместе пошли, о чем-то сразу заговорили потаенно. А через два-три дня кто-то у нашей лодки руль покорежил и дно пробил. Хорошо еще, что лодку не угнали…