Пятеро на леднике

Весь мир на словах                             разоружаетсяА на деле вооружается.

Дедушка никогда не пишет о своей жизни, о тяжелом труде и заботах. Его волнует другое — борьба за мир, великие исторические деятели, полководцы, гении, философские и нравственные вопросы — добро и зло, величие и подлость…

— Молодые разве так напишут? — спрашивает меня дедушка и читает еще.

Я хвалю стихи, потому что дедушке восемьдесят пять лет.

— Ты, Боря, зайди обязательно в редакцию газеты, — говорит дедушка, волнуясь, и в волнении переходит на «ты». — Зайди непременно. Узнай там, как они оценивают.

После обеда я опять гуляю с племянницей. Я хожу мимо Иркиного дома. Вспоминаю, как в прошлом году я ее почему-то три раза подряд провожал. А потом, засыпая, думал о ней. И когда просыпался утром — тоже о ней. Я приходил после школы к ее двору, хотя мы ни о чем не договаривались. Она выходила, и мы шли на Волгу. Все люди точно отдалились от нас.

Мы как будто стали совсем легкими и парили где-то над землей. Потом мы бежали в воду. Мы хохотали и плавали — вроде бы вместе со всеми — и одни.

Когда я поцеловал Иру, губы ее были такие холодные от купания и нос был холодный, а дыхание теплое. На другой день я не пошел в школу и ловил рыбу, чтобы принести ей.

Я принес рыбу, она засмеялась и сказала:

— Не выдумывай.

А ее мама, красивая женщина с темным пушком над верхней губой, поглядела на нас испуганно и сказала:

— Ира, сегодня ты никуда не пойдешь.

И спросила меня:

— Ты перешел в следующий класс?..

Я беру Аленушку на руки и иду к их дому. Около скамейки Ирина мать выбивает ковер.

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна! — оказывается, я помню ее имя, отчество.

— Здравствуйте, молодой человек, — говорит она и колотит ковер палкой так, что пыль летит на нас.

— Где Ира?

— Ира готовится к экзамену с подругой…

Я понуро плетусь с Аленушкой обратно, на свою сторону.

У ворот стоит наш сосед Лазарь на костылях. Когда я уезжал, Лазарь был на двух ногах. Он работал управдомом и все суетился, бегал по дворам и очень бестолково ругался. Из-за суетливости и попал под трамвай.

— Ты много плавал по Волге, так скажи мне, куда девалась рыба? — спрашивает Лазарь. — И что об этом думают там, в Москве?

Лазарь еще долго говорит о рыбе, потом спрашивает:

— Ты, говорят, стал механиком.

— Не механиком, а мотористом.

— Мотористом, значит, в моторах разбираешься, — радуется Лазарь. — Я получил машину, а она не заводится, понимаешь?

— Какая машина?

— Машина очень хорошая, но она не заводится.

— Где же вы взяли машину?

— Где я взял машину? — Лазарь смеется. — Очень просто. Нет ноги, есть машина.

Утром, когда я проснулся, Алена и дедушка еще спали. Мамы не было. Когда я заваривал в кастрюле манную кашу, в дверь заглянул Лазарь.

— Эй, механик, иди налаживать машину!

— Сейчас, только накормлю Аленушку.

— Покорми, покорми, приучайся, когда-нибудь и ты будешь отцом. А где бабушка?

— Уехала на похороны тети.

— Сколько было лет тете?

— Больше шестидесяти.

Лазарь умолк и присел на табуретку.

Не так-то просто одеть и обуть маленькую девочку. После долгих поисков я нашел чулки на этажерке, но Алена сказала, что не хочет ходить в чулках. Затем, конечно, убежала каша. С сандалиями дело пошло быстрее. После платья Алена потребовала бант. Когда я приладил ей на макушке бант, она сказала:

— Покатай меня на качелях.

Мы вышли во двор, и я начал качать ее, но Лазарь стоял рядом и все рассказывал о своей машине. К нам подошла дочь соседа, школьница Манька. Я предложил ей покачать Алену.

Мы с Лазарем выкатили из сарая его машину. Она доставала мне до пояса.

Машина завелась не сразу, но зато сразу заглохла.

— Это совсем новая машина. Она может завестись, как ракета, — пояснил Лазарь. — Только не надо, чтобы дети стояли близко.

Машина вдруг поехала довольно быстро, прошла два круга по двору, задела дерево и угол сарая, а потом уткнулась в штабель досок.

Лазарь вышел из машины и сказал, вытирая пот с лысины:

— Пора проверить мотор.

Я возился с мотором, когда раздался рев Аленушки.

Оказывается, ее исцарапала кошка, которую она хотела засунуть в старый валенок.

Я перевязывал Аленушке палец, а Лазарь говорил:

— На этой машине можно давать шестьдесят километров по хорошей дороге, но где у нас такие дороги?

Когда ближе к обеду машина снова пришла в движение, заявилась жена Лазаря, Вера, и всплеснула руками:

— Лазарь, ты имеешь совесть или нет? Разве человек получил себе отпуск, чтобы заводить твою машину?

Я взял Аленушку за руку, и мы пошли гулять. Волга была спокойная, как неаполитанский залив на фотографии. Медленно прошел по ней, как по стеклу, большой трехпалубный. Наш «Армавир» сейчас подходит уже к Куйбышеву… Жарко так, что асфальт стал мягкий. Горячий ветер от проходящих машин окатывал нас с Аленушкой. На той стороне улицы тень. В домике Иры занавески задернуты. Шел второй день моего отпуска. Как же так? Целый год я плавал мимо своего города, мимо ее дома и ждал, ждал. Когда я орудовал масленкой, мне мерещились эти окна. Что за чертовщина! Ведь я здесь, и она здесь! Или мне напекло голову?