Пятеро в звездолёте

– Пожалуйста, только, умоляю вас: с последней картиной будьте осторожней – не просохла…. Алик, расставь листы на скамейках и у деревьев… Спасибо, конечно, за такую встречу, но ничего особенного, уверяю вас… – И, смущённый таким неожиданным интересом соседей к своей работе, художник быстро скрылся в подъезде.

«Какой молодец,… – подумал Толя, – такой и Альку пустил бы, если бы тот хорошенько попросил, не только в глубину моря, но и в любую точку Вселенной… Однако надо помочь Альке…» Толя взял из его рук несколько листов, скреплённых специальными узкими полосками, и пошёл через толпу к скамейкам; Алька же нырнул в машину и – с сияющим лицом, осторожно держа ладонями за края, – понёс к деревьям большой лист, сверкающий ещё не высохшими, густо наложенными красками. Толя расставил картины на скамейках, и Алька прислонил лист к стволу платана.

Люди отхлынули от картин, чтоб получше рассмотреть их на некотором расстоянии, и почти тотчас послышались возгласы удивления. И чем дольше смотрели люди на картины, тем громче ахали, тем глубже и сосредоточенней молчали. А кое-какие старушки, которым давно перевалило за сто, вытирали глаза краешками платков. Был тут и Жора, он тоже смотрел на картины, и на толстых, добродушных губах его блуждала улыбка, и относилась она, видно, к публике, с таким вниманием разглядывавшей картины… Неужели ему не нравятся?

Отойдя от Жоры, Толя встал около Альки и стал смотреть на картины.

Он смотрел и не мог оторваться от них, словно они втягивали его, как омут, вбирали в себя, и ничего нельзя, было поделать, чтоб не поддаться им, не погрузиться в них, не смотреть на них…

Особенно поражала последняя, большая сегодня законченная. Сквозь мерцающую зелень воды проступал завалившийся набок огромный эсминец, в слизи и водорослях, свисавших с орудий, которые торчали из проклепанных башен, – из этих орудий когда-то выпускали особые штуки из стали, называемые снарядами, начинённые взрывчатым веществом. Сейчас по этой броне в колеблющемся сумраке ползали, подгибая лучи, морские звезды, крабы, и грустно смотрела подводная мгла, а из узких щелей в надстройках вверх уходили длинные полосы света… Нет, это были не полосы – вглядись получше!

– это были искажённые болью и страданием человеческие лица, лица погибших моряков, и столько в них было благородства и мужества, тоски по непрожитой жизни, жалости к матерям и братьям… Лица погибших моряков чудились и в низких, приплюснутых надстройках, и в дулах орудий, и в странно изогнутых морских звёздах и водорослях, и даже в самой мгле тяжёлой воды, пронзённой тусклыми бликами; и она, эта вода, вся так и колыхалась, так и светилась, так и кричала этими лицами, этой тяжёлой зеленью глубин, этой массивной древней броней, этим острым носом корабля, из отверстия которого торчал трехлапый, похожий на спрута якорь, этой вечной беззвучной тишиной…

Толя с трудом оторвал глаза от этой картины и перевёл их на другую, стоявшую рядом, – на ней прекрасными серебряными молниями плыли дельфины, на третью – на ней сверкали в чудесном искромётном танце лёгкие, изящные ставридки, на четвёртую…

И опять Толя вернулся глазами к картине с потопленным эсминцем. Возле неё собрались почти все жильцы, и каждый хотел подойти поближе, чтоб получше рассмотреть. Подошёл и Жора. Работая локтями, он стал неуклюже, но довольно настойчиво протискиваться к ней: видно, и его в конце концов разобрало любопытство.

А Толя все смотрел на картину, смотрел… И вдруг он понял – и его прямо-таки обожгло оттого, что он неожиданно понял: моряки были такие храбрые, сражались до последнего, а он даже рот раскрыть боится, боится прямо сказать обо всем Альке.

Толя вытянул его за руку нз толпы, отвёл в сторонку и, решив ничего больше не скрывать от него, в упор, немножко даже свирепо посмотрел в ясные, добрые Алькины глаза и негромко сказал:

– Алька, полетим с нами… Я прошу тебя… Ты нам очень, очень нужен…

– Туда? – Алька поднял вверх глаза и улыбнулся своим худеньким треугольным личиком.

– Туда.

– И есть на чем? – Глаза его понятливо и сочувственно светились.

Толя кивнул и чуть не крикнул от радости и благодарности:

– Ты не пожалеешь, Алька! Это будет прекрасный полет! Ну, иди к отцу. О подробностях чуть попозже…

Глава 7

Где взять четвёртого и пятого?

Толя быстро подошёл к Колесникову и сказал:

– Есть третий член экипажа. Колёсников поморщился и ещё раз заметил, что Алька очень незавидный космонавт, однако выбирать не приходится, велел действовать в том же духе и отошёл от Толи.

Где же взять четвёртого и пятого? Они нужны были как ещё раньше объяснил ему Колёсников, для того, чтоб соблюсти положенный вес звездолёта и чтоб можно было управлять им в полёте, меняясь: один сидит в рубке управления у штурвала и клавишей, четверо отдыхают и развлекаются, потом принимает вахту второй, потом – третий, ну и так дальше…