Пятнадцать суток за сундук мертвеца

— Убили?! — картинно всплеснула руками Клюквина и зажала рот ладошкой. Она, как и я, догадалась, о ком идет речь.

— Почему сразу убили? Сам умер. Сердце…

Гена опечалился, а мне сразу расхотелось уходить. Ведь самое интересное только начинается!

Однако делать нечего, придется отложить разговор до послезавтра. Оно, может, и к лучшему. После похорон Гена размякнет и охотно поделится с нами информацией.

На улице Клюквина стряхнула с себя любовный дурман и с чувством выругалась в адрес возлюбленного.

— Скользкий тип, — сделала она вывод.

— Точно. А еще бабник, — поддакнула я.

— Сначала доводит до полусмерти на тренировке, а потом в баре охмуряет…

— Я ж говорю, бабник!

— Что ты все бабник да бабник! — возмутилась Клавдия.

— А ты зачем ему глазки строила и дышала взволнованно? — не осталась в долгу и я.

— Так ведь ради дела стараюсь! Прежде чем человека на разговор откровенный вызвать, его нужно что?

— Что?

— Обаять, расположить к себе… А такой типчик должен постоянно получать подтверждения своей неотразимости. Тогда его можно брать тепленьким!

У меня было иное мнение на этот счет. Геннадий, конечно, страдает нарциссизмом, но он далеко не дурак и откровенничать со своими подопечными так просто вряд ли будет. Признаюсь, я очень надеялась на похороны.

— Клавка, — обратилась я к сестре, — послезавтра Коленьку хоронят… Может, сходим?

— Зачем?

— Ну-у, так… Все-таки не посторонний человек, и вообще…

Я попыталась объяснить самой себе, что подразумевается под словом «вообще». Но сколько ни напрягала мозги, ничего не получилось. Видно, права людская молва, утверждая, что человек либо спортсмен, либо умный. Стоило немного нагрузить мышцы, как сразу же отказалась функционировать голова! С досады я топнула ногой. Только вот не заметила, что стою в луже. Веселенькие брызги полетели в разные стороны.

— Афоня, мать твою! — взвизгнула Клюквина.

Моя куртка, куртка Клавдии, сумки, джинсы — все было в мелких точечках грязи.

— Сама стирать будешь! — предупредила Клавка.

— Буду, — смиренно согласилась я, отряхиваясь.

Проезжавшему мимо нас водителю «девятки» показалось, видимо, что мы так развлекаемся. Он лихо промчался по огромной луже на шоссе, подняв фонтан грязи. Издевательски мигнув габаритными огнями, «девятка» скрылась, а мы остались, как говорится, обтекать.

— Вот придурок! — Клавка в бессильной злобе потрясла кулачком. — Чтоб у тебя кардан треснул, чтоб глушитель отвалился, чтоб тормозной шланг потек!

Я изумленно слушала сестру, удивляясь ее познаниям в области технического устройства автомобиля.

— Откуда про кардан знаешь? — спросила я Клюквину, когда она иссякла.

— Ой, да у нас в салоне и не такого наслуша-ешься. Разве только о космических ракетах не болтают…

Мне вспомнилось, как еще во времена студенческой молодости перед госэкзаменами я таки посетила салон красоты. Чего только не довелось там услышать! У Киркорова с Пугачевой родился сын, но его усыновила Орбакайте. А отец ребенка в действительности и не Киркоров вовсе, а Боря Моисеев. Затем у мастериц салона возник спор: Алла Борисовна, оказывается, после многочисленных операций из-за почтенного возраста выносить ребенка не в состоянии. Поэтому звездной паре пришлось искать суррогатную мать. И кто бы, вы думали, ею стала? Ни за что не догадаетесь! Людмила Гурченко! Пугачевы ей столько заплатили, что той теперь до самой старости хватит. А буквально на днях патриарху эстрады, товарищу Кобзону, сделали пересадку волос с его же собственного парика… В общем, салон я покинула с головной болью и красивой стрижкой, стоившей мне, кстати говоря, двух стипендий. Но времена меняются. Теперь судачат о Путине, Певцове с Дроздовой и о преимуществах синтетических масел над полисинтетическими. И клиентки, и мастерицы легко щебечут о политике, о проблемах вулканизации и балансировки колес, а также о частной жизни российского бомонда.

Дома я первым делом бросилась к Тырочке. Черепашка лежала на дне и слабо шевелила лапками. Несчастное существо уже было настолько напугано последними событиями, что категорически отказывалось подниматься на поверхность. Я попыталась успокоить Тыру и уже совсем собралась лечь в постельку, чтобы вздремнуть пару часов, как передо мной грозной статуей Командора выросла Клавка. По суровому взгляду сестры я поняла, что совершила что-то ужасное, но что именно — вспомнить не смогла. Поэтому я опустила глаза и привычно захныкала:

— А чего сразу я-то?! Ты только не ругайся, Клава, я больше так не буду, честное слово!

— Не скули, — оборвала меня сестра. — Дело такое: скоро Сашка твой явится. Я пойду на обед что-нибудь соображу, а ты давай-ка наши куртки постирай. До послезавтра они должны высохнуть.