Пятницкий

Перебрасываясь шутками, они вошли в дом. Стены комнат горели яркими цветами масляной краски. Комната, доставшаяся Пятницкому и Куусинену, была голубой, а та, где разместились Мануильский и Лозовский, ослепительно желтая.

Когда поздние сумерки спустились на город и сад из окон дома гляделся как темная плотная стена, достающая своим узорчатым верхом до самого неба, полыхавшего последними красками заката, Зорге предупредил своих гостей, что к ним должен вот-вот прийти представитель руководства. Кто именно, он не сказал.

Но вот дверь распахнулась, и на пороге появилась фигура могучего широкоплечего человека в такой знакомой мягкой темно-синей фуражке. Именно с этим человеком больше всего хотели встретиться представители Исполкома Коминтерна.

Загудел низкий, глубокий, как гул большого колокола, голос. Сильная рука дружески, но довольно безжалостно сдавливала пальцы. Ясные светлые глаза внимательно вглядывались в лица приехавших друзей.

Тельман сбросил непромокаемую куртку из легкого брезента, снял фуражку, провел ладонью по высокому лбу, стирая мелкие капельки пота.

— Не спрашиваю, как добрались. Вижу, что благополучно. Вы, друзья, в хороших руках — Рихард гостеприимный и очень заботливый хозяин.

Всего два месяца назад Тельман был в Москве, участвуя в заседаниях Президиума Исполкома, посвященных вопросу о положении в Компартии Германии. В ночь с 23 на 24 января он стоял в почетном карауле у гроба Ленина.

И вот он пришел, чтобы еще раз обсудить нынешнее состояние компартии и выработать тактику поведения на IX партейтаге, который открывается завтра.

Сидя на стульях и на кроватях в голубой комнате, Пятницкий и его товарищи слушали подробный и печальный рассказ Тельмана.

— Трагический исход борьбы не лишил нас мужества, — говорил он, сжимая и разжимая тяжелые кулаки, лежавшие на коленях. — Но партия, естественно, обескровлена, потеряла огромное количество своих членов.

Да, в одном Гамбурге арестовали 983 рабочих, заподозренных в участии в восстании, и 892 были привлечены к судебной ответственности. А таких отличных боевых парней, как Эрнст Торель, Вильгельм Вилендорф и Вильгельм Дитрих, приговорили к смертной казни, как и военного руководителя шифбекских рабочих Фите Шульце. Ему, правда, смертный приговор вынесли заочно. А всего в тюрьмы было брошено более 7 тысяч активистов партии.

Обращаясь к Пятницкому, Тельман говорил:

— Я часто вспоминаю твои слова, Осип: легальность компартии — черта, далеко не характерная для буржуазного режима, даже кичащегося своей демократичностью. Внезапный переход на нелегальное положение застал нас врасплох. Нп опыта, ни вкуса к конспирации не было у нашего руководства. И мы сейчас оказались в роли приготовишек… — И ко всем: — Очень нелегко нам работать, товарищи!

Потом долго говорили о соотношении сил на предстоящем съезде. У Тельмана не было никаких иллюзий. Конечно, здоровое ядро делегатов, а таких немало, будет из всех сил поддерживать предложения, выработанные Исполкомом Коминтерна. Пик, Ульбрихт, Геккерт, Эберлейп… Но их все же, увы, меньшинство. Капитулянтские ошибки Брандлера и Тальгеймера выплеснули на поверхность «крайне левых» сектантов во главе с Рут, женщиной чудовищного самомнения и честолюбия. Песенка правых спета. Партейтаг прочтет им отходную. Но вот обуздать Рут Фишер и Маслова, убедить делегатов съезда, что их позиция ошибочна и не менее опасна для партии, нежели брандлерианство, пожалуй, не удастся. Большинство съезда пойдет за «ультралевыми». Реальность мало приятная, но тем не менее реальность. А главная задача остается прежней: и в труднейших условиях нелегальности, в процессе ожесточенной борьбы различных группировок за главенствующее положение в партии нужно во что бы то ни стало сохранить ее единство, не допустить, чтобы во имя политического тщеславия и групповых интересов некоторых «вождей» ее растащили бы по частям.

Когда обо всем было переговорено и Тельман натянул на свои крутые плечи непромокаемую куртку — было очень поздно, ущербная луна завершала ночной путь и уже путалась в вершинах деревьев сада, — Пятницкий спросил:

— Скажи, пожалуйста, Тедди, наш хозяин и охранитель — всем нам он пришелся по сердцу — твой человек?

— Еще бы! Рихард прошел огонь и воду Гамбургского восстания, — торжествующе загудел Тельман, — я причисляю его к самым лучшим, к Иону Шееру, Эдгару Андрэ, Манфреду Штерну, Фите Шульце, Антону Свиталее, Вилли Бределю… Ну, к тем, кто для меня был как бы частью меня самого. Зорге был моим связным. Поддерживал постоянную связь с Центральным Комитетом. И делал это, должен прямо сказать, здорово, умело… Вполне по твоим канонам, Осип. А потом его квартира в Гамбурге стала местом, куда приезжали курьеры ЦК. Я выбрал именно его потому, что мне очень дорога ваша жизнь, друзья.