Пятое время года

— Вспомните, пожалуйста. Мою бабушку звали Ниной Александровной. Она была очень красивой. Ее не запомнить нельзя. А дедушка — Алексей Иванович.

При упоминании о дедушке в глазах-буравчиках промелькнуло сомнение.

— Алексей Иваныч? Слушай-ка, а он тоже такой интересный был мужчина? Большой такой? Статный? У него еще машина была? «Волга»?

— Кажется, была.

— Ой, ну как же, помню я его! — Подрумяненное личико так кокетливо сморщилось, словно молодящейся старушенции улыбнулась не внучка, а сам дедушка Леня. — Твой дедушка, знаешь, меня один раз до полуклиники на своей «волге» подвозил. У меня флюс был во всю щеку, а он увидел, как я на улицу вышла, и говорит: куда же это вы по такому холоду с флюсом пойдете? Садитесь, я вас отвезу. А я, знаешь, до этого никогда в жизни на легковой машине не ездила. Да еще на «волге»! Да с таким интересным мужчиной! Сразу про свой зуб забыла! — Игриво похихикав, утомительно разговорчивая особа, не вызывавшая симпатии даже с учетом ее теплых воспоминаний о дедушке Лене, погрузилась в раздумья и, перебрав в дырявой памяти всех бывших жильцов дома, опять затрясла по-цыплячьи желтой головкой. — Нет! В седьмой Зотовы жили. Мне еще невестка хозяина рассказывала, что это была квартира ихней бабки. Давно, еще до революции. Вроде бабка у них из дворян была. Хотя вообще-то Зойка ихняя могла мне и наврать. Я еще тогда подумала, что на дворян они не больно-то похожи. Все как один рыжие… А дедушка-то твой как, здоров?

— Нет… Он умер. В девяносто первом году.

— Что ты говоришь! А какой с виду крепкий был мужчина! Вот, и Зотов, Василий Тихоныч, помер не так давно. Сыновья теперь квартиру и продали. И правильно сделали! У кого из нас, из рабочих-то людей, такие деньжищи есть, чтобы здесь жить? Здесь теперь одни богатеи. В центре в магазинах, знаешь, какие цены? У нас на Домодедовском рынке все в два раз дешевле. Мы с дочкой уж давно с соседями разменялись и отсюда уехали. Еще до дефолта. Жалко, продешевили. Квартиры в центре дорожают не по дням, а по часам. Зотовы за свою аж три двухкомнатных купили!

Тарахтящая со скоростью пулемета старушня перечислила, кто из рыжих Зотовых переехал в Бутово, в двухкомнатную с двумя лоджиями, кто — в Люберцы, с кухней восемнадцать метров, кто — в Новокосино, почти что к самому крематорию, но, к счастью, «запамятовала», как зовут вторую жену какого-то Юрки, и, отчаявшись вспомнить, махнула оранжевым крылом:

— Ладно уж, идите, посмотрите! Там сейчас ремонт. Скажете ребятам, Ольга Петровна разрешила.

За черной ободранной дверью с нацарапанной мелом цифрой «7» стучали молотки, зудела дрель, распевало радио. Распахнувший дверь дядька, весь с головы до ног в побелке, будто мельник в муке, кашлял и чихал, сопровождая каждое «э-э-э-чхи!» одним и тем же нелитературным комментарием.

— Чего, девчата, надо?

Не обремененная детскими иллюзиями, семейными преданиями, волнением перед возможным несовпадением фантазий и реальности, Швыркова первой, смело, без замирания сердца переступила через порог:

— Нам разрешили посмотреть квартиру… эта, как ее?.. бабка там, внизу.

— Смотри, коли разрешили. А мы, видишь, плитку отбиваем. На что ее только клали … такую? Не иначе, на яйцах цемент замешивали…

Прапрабабушкина квартира лежала в руинах. Пыль веков стояла столбом. Клочьями висели обои, повсюду громоздились мешки со старым паркетом и кусками штукатурки, но, как ни странно, разбитая и разгромленная, старинная квартира не вызывала чувства жалости. Руины были величественными. Внушали трепет. Кажется, праправнучка очутилась здесь очень даже вовремя! Если бы со всех сторон на нее смотрели «стенки», телевизоры, холодильники, на окнах с пальмообразными переплетами болтались тюлевые занавески, а с высоченных лепных потолков свисали дешевые люстры с плафончиками, она никогда не прониклась бы духом этой квартиры так, как сейчас.

На пороге гостиной, взволнованная уже совсем иначе, чем в первую минуту, — гордо взволнованная, она попыталась реконструировать прошлое и представить, как жили предки — личности, безусловно, немалогабаритные, несуетные, неординарные. Другими и не могли быть обитатели дома с такими массивными, высокими дверями, толстыми стенами, со сводчатым потолком в широком коридоре, с внушительного объема комнатами. Здесь читали толстые книги, музицировали, обедали всей семьей за овальным столом, неспешно беседовали за долгим вечерним чаем. Предкам повезло! В начале прошлого века, как уверяют философы, время текло медленно. Хотя и быстрее, чем в девятнадцатом. У барышень, знакомых по художественной литературе, всегда было чересчур много свободного времени — не зная, чем себя занять, бедняжки изливали душу в пространных письмах подругам, поверяли своим пухлым дневникам тайные мысли и чувства и вышивали за пяльцами. Крестиком или гладью. За двадцатый век обезумевшее время доускорялось до того, что нынешние барышни катастрофически не в ладах с ним.

— Таньк, уже шесть часов! Есть хочется до ужаса!

— Уже шесть?.. Пошли.