Пятое время года

— Не догадываюсь! — Посчитав за лучшее обойтись без весьма приятных, тем не менее опасных признаний, она кокетливо высвободила руку. — Лева, вы ужасный обманщик! Вы неоднократно обещали мне почитать свои стихи, и так ни разу и не почитали.

— Ах, Ниночка, я уже давно ничего не сочиняю!

— Почему же?

— На службе некогда, а дома… дома я не могу писать о том, о чем хотелось бы. И вдохновение совсем покинуло меня.

— Тогда что-нибудь из старого? Пожалуйста.

Долго уговаривать печального поэта не пришлось. Если человек сочиняет стихи, то, наверное, ему необходимо, чтобы их кто-нибудь слушал. Лева поднялся, сделал несколько шагов, и теперь его порозовевшее лицо скрывала густая тень листвы…

Стучали колеса, сырых перелесков

Прозрачную синь застилало туманом.

Знобило от счастья, хоть глаз твоих блеска

Желанная близость казалась обманом…

Поезд, перелески? Что-то знакомое… А глаза чьи, Лийкины?

Загадка судьбы — случайная встреча,

Быть может, ведомая мартовской вьюгой,

С тобою меня разделив, связала навеки,

И стала вся жизнь заколдованным кругом…

Нет, эти стихи посвящались не Лийке. Или «заколдованный круг» — всего лишь поэтический образ? Поэты обожают выдумывать всякие сложности.

Как будто пытаясь спасти от печали,

Стучали колеса, колеса стучали…

Не слишком-то хорошо она разбиралась в поэзии, но в Левиных стихах, безусловно, присутствовало чувство. Настроение, тоска.

— По-моему, Лева, вам не следует бросать ваши занятия литературой.

Много ли надо поэту для счастья? Лева тихонько засмеялся и в счастливом изнеможении упал на скамейку:

— Правда? Тогда завтра же сажусь сочинять оду в вашу честь!.. Ниночка, милая, изумительная…

В теплом полумраке светлой июньской ночи звучали восторженные комплименты, трогательные признания, Левины губы трепетно касались рук, ладоней, его сердце билось уже в опасной близости, но, к сожалению — или к счастью? — было совсем не страшно. Скорее, грустно. Еще сегодня утром она и подумать боялась о том, что же будет, если они с Левой когда-нибудь случайно окажутся наедине, а сейчас лишь украдкой улыбнулась: ничего не будет! Прикосновения его прохладных, тонких рук, бережное, невесомое объятие за плечо, стыдно признаться, вызывали скуку. Милого Леву было жаль, однако его поэтические, нежные слова, которых, казалось, так не хватает в жизни с Леней, оставили ее полностью равнодушной.

Звякнула металлическая калитка, заскрипел гравий под твердыми шагами. Несчастный Левитес вздрогнул и резко отодвинулся.

— Нин, вы, что ль, тут с Левкой засели? А я домой за папиросами ходил.

Чудеса! Достаточно было Лене сесть рядом и озорно, по-мужски энергично прижать к себе: «Ух ты, моя певунья!» — как сразу же охватили те самые чувства, которых так ждал и не дождался майор Левитес.

— Пойдем-ка, Ниночка, потанцуем! А то ведь мы с тобой, кажись, еще ни разу вместе-то не танцевали.

В ритме танго «Брызги шампанского» необыкновенно интересный полковник Орлов вел свою «даму» уверенно и с достоинством. Без всяких выкрутасов. С превосходством посматривал вокруг, а когда чуть опускал глаза, серые, с желтыми искорками, они лучились теплом и нежностью.

— Ниночка, а ты еще-то споешь? Для меня?

— Конечно.

9

Распахнутое в предрассветный сад окно не спасало от духоты и бессонницы. Вишневые ноготки игриво поскребли широкую голую спину, пощекотали под мышкой. Спит! Подула в ухо. Поцеловала в плечо. Бесполезно. А жаль! Так хотелось еще пошептаться и похихикать вдвоем — повспоминать прекрасный вечер у Балашовых. Чтобы Ленечка повторил с восторгом, что его жена была самой красивой. Признался, как ревновал к «старому бабнику полковнику Николаеву. Ишь, танцор выискался! Пустили козла в огород! Буквально весь вечер на тебя через свои окуляры пялился».

Кто бы мог подумать, что Ленечка — такой страшный ревнивец? Как он нервничал, когда его веселая жена два раза подряд танцевала быстрый фокстрот с начальником санитарной службы! Все доставал из кармана папиросы, насупившись, стучал пачкой о кулак, но так и не решился пойти покурить. И с Левитесом Ленечка был сегодня необычно холоден. Потом сердито осадил Балашова: «Хватит уж вам всем!» — когда и тот не удержался от комплимента: «Вы сегодня обворожительны, Ниночка!» Леня забыл, что для Балашова существует только одна женщина на свете — его Галочка. Смешной!

Постукивали стрелки на часах с «амурчиками». Мешали уснуть и раскаленная от пылающей щеки подушка, и жаркая перинка. Голова кружилась от вина и счастья. Да, она очень счастлива! Выглядела сегодня великолепно, с новой прической стала еще больше похожа на маму. Хотя, конечно, мама была гораздо интереснее, значительнее.

Перед глазами неожиданно возникло не озаренное успехом лицо одной из самых красивых актрис Москвы, а серое, изможденное, с выцветшими глазами. Мама не хотела укорить свою дочь! Нет! Ее легкомысленная дочь и сама должна была бы понять, как недостойно, стыдно радоваться каким-то глупостям — комплиментам, признаниям, взглядам, когда на свете нет больше мамы. И папы. Лучшего друга, самого близкого человека…