Пятый арлекин

Комната Алика потрясла Ирину Александровну, именно его комната, потому что остальные две комнаты были обставлены импортной мебелью, мало чем уступающей мебели в квартире Неживлевых. А вот комната молодого Губарева — явление особое, поэтому на ней следует остановиться отдельно для большего понимания личности ее обитателя. Комната была обшита грубыми неструганными досками и разделена такими же досками надвое. На одной половине было сооружено нечто вроде кабинета, то есть, здесь находился дубовый стол с медными ручками, заваленный фотопленками, посредине стола торчал увеличитель, окруженный посудой для реактивов. На досках «кабинета» были развешены порнографические снимки, вырезанные из шведских журналов, а также собственного изготовления с натуры. Сверху находилось ложе, тоже из таких же досок с пологом из грубой мешковины, японский магнитофон-двухкассетник, телефон. Под потолком, на цепях, висел аквариум с подохшими рыбками, заменяющий люстру, потому что в зеленой протухшей воде плавала электрическая лампочка, чудом пропускавшая свет. Рядом болталось несколько разбитых бутылок из-под французского коньяка, со вставленными в них электрическими лампочками, изображавшими собой светильники. Во всю стену напротив кабинета висело объемное изображение Христа, укоризненно смотревшего на эту претенциозную смесь конюшни с больной фантазией параноика. Магнитофон и светильник включались посредством кнопочного дистанционного управления: Алик не любил утруждать себя лишними движениями.

Ирину Александровну так поразила эта, если можно выразиться, обстановка, что она безропотно полезла на нары по приставной лестнице, где и отдалась Губареву на грязной подстилке, накинутой на драный матрас, какие вероятно можно было наблюдать только в девятнадцатом веке на фелюгах греческих матросов. Потом они лениво лежали полуобнявшись, слушали странную дергающуюся музыку, будто исполнителей временами сводили судороги, пили какую-то крепленую дрянь. У Алика не было денег на приличные напитки, впрочем, ради истины — ему было абсолютно все равно, что пить. Он просто блаженствовал. Подобные развлечения для Ирины Александровны были внове и она ощущала полный восторг. Было душно, мерзко, пахло протухшими продуктами и потом, и Ирину Александровну вдруг охватило какое-то безразличие и в то же время нежность к юному любовнику. «Какой он непрактичный, нежный и опытный», — думала Неживлева. Своим откровенным цинизмом он поразил даже ее, повидавшую всякое на своем жизненном пути профессиональной тунеядки. От новизны и любопытства она позволила делать с собой все, что хотел этот пресыщенный, развращенный с юных лет доморощенный хиппи. Вот только одет он… В таком виде с ним нигде не покажешься: протертые до основы вельветовые брюки со вставленными кожаными латкам и грязными, потерявшими первозданный цвет «лэйблами», батник, стиранный вероятно еще в прошлом году и кроссовки «адидас», надетые на босую ногу… К слову говоря, такими брюками нормальная хозяйка не осмелилась бы вымыть пол.

— Алик, хочешь в Гагру на весь сезон? — спросила Ирина Александровна каким-то дурным голосом (разомлела от всего, что ли).

— Класс, — полусонно ответил Губарев. Он вообще старался говорить односложно, не утомляя своих девственных извилин.

— Тогда вылетаем завтра. Но меня будет провожать муж, поэтому в самолет садимся порознь.

— О'кей, детка, — ответил Губарев по привычке.

Ирина Александровна в тот же день, там же, на квартире Губарева, отмыла его в ванной, сама удивляясь, что возится с ним, как с малым ребенком (все-таки сказалась тоска по не родившимся детям), и повела по магазинам, приодев, как обычно говорят, с ног до головы, как картинку из журнала мод. Губарев выглядел так эффектно, что на эту пару многие оборачивались, стараясь угадать степень родственных или иных отношений. Все-таки сказывалась разница в возрасте в десять с лишним лет, хотя и выглядела Ирина Александровна как бывшая шахиня Сорейя, пытавшаяся в свое время стать звездой Голливуда. Алик заботу о себе этой красивой «тети», как он мысленно окрестил, воспринимал как должное. Только опять-таки галантно попросил разрешения зайти в телефонную будку позвонить. А набрав номер, промурлыкал (поскольку говорить нормально разучился давно и такая манера спасала его от напряжения мысли):

— Киска, я завтра улетаю тут с одной шальной бабенкой в Гагру. Ты уж тут покрутись без меня, а через три-четыре дня — туда же. Я к тому времени ее выставлю, набью карман деньгой и сообщу тебе. Я ведь не знаю, где мы бросим кости. Деньги на билет возьмешь у меня под подушкой: я у бабенки зацарапаю и оставлю. Полета тебе хватит. Ну, бай-бай дальше…