Пик Дьявола

После того как она рассказала о Соне, священник как-то обмяк. Кристина понимала, что он очень устал. Его редеющие волосы прилипли к черепу; он то и дело приглаживал их своей крупной рукой. В свете, отбрасываемом настольной лампой, она заметила на подбородке растущую щетину, мятую голубую рубашку, неровно закатанные рукава. Он по-прежнему не сводил с нее глаз, по-прежнему не отвлекался от ее рассказа, но на его лице появилось настороженное выражение. Кристина поняла: он предчувствует беду, трагедию.

— Бенни, сегодня ты был очень убедителен, — сказал Клиффи Мкетсу, когда они следом за Андре Марэ вышли к машине.

— Раздражает она меня, эта долбаная миз, — признался Триссел и увидел, как напряглась спина идущей впереди сержанта Марэ. — Сержант, пожалуйста, не думайте, будто я женоненавистник, — сказал он. Он понимал, что с ним. Он понимал, что ходит по краю. Господи, таблетки ни хрена не помогают — постоянно тянет выпить, все тело словно превратилось в пересохшую глотку.

— Я так не думаю, инспектор, — ответила Марэ кротко, и ее кротость тоже раздражала.

— Вообще-то я ненавижу только таких женщин, как она. — Он передразнил: — «Это современная форма обращения к женщине; возможно, она еще не дошла до полиции». Почему им всегда нужно сказать про полицию какую-нибудь гадость? Ну почему?

Навстречу им по тротуару шли двое цветных. Оба подозрительно покосились на Гриссела.

— Бенни… — начал Клиффи, кладя ему руку на плечо.

— Ладно, — отмахнулся Гриссел, вынимая из кармана куртки ключи от машины.

Он отпер дверцу, сел и потянулся, чтобы отпереть пассажирскую дверцу. Мкетсу и Марэ сели в машину. Он вставил ключ в замок зажигания.

— Чего ради ей так не хочется, чтобы люди знали о ее семейном положении? Чего ради? Чем плохо обращение «миссис»? Или «мисс»… Шесть тысяч лет с этими обращениями все было хорошо, так нет, мать ее, ей непременно нужно быть какой-то поганой миз…

— Бенни!

— Чего ради, Клиффи?

Невыносимо. Ему надо выпить. Он нащупал в кармане клочок бумаги; он сам не помнил, что положил его туда.

— Не знаю, Бенни, — сказал Клиффи. — Поехали!

— Погоди минутку, — ответил он.

— Будь я на ее месте, я бы тоже хотела, чтобы меня называли «миз», — тихо сказала Андре Марэ с заднего сиденья.

Он нашел записку, отстегнул ремень, сказал «Извините» и вышел из машины. Прочитал номер на записке и нажал кнопки на своем мобильнике.

— Баркхейзен слушает, — ответил голос на другом конце линии.

Гриссел отошел подальше от машины.

— Док, ваши таблетки ни хрена не помогают. Я не могу удержаться. Не могу работать. Я в полном дерьме. Мне хочется всех избить. Док, я не могу больше так, сейчас куплю себе целый литр бренди и выпью. Слышите меня?

— Слышу, Бенни.

— Ладно, док, я просто хотел вам сказать.

— Спасибо, Бенни.

— За что спасибо?

— Ты сделал выбор. Но сделай милость, перед тем как выпьешь первую рюмку…

— Что мне сделать, док?

— Позвони жене и детям и скажи им то же, что и мне.

20

Она сидела и смотрела на Соню. Малышка лежала на большой кровати, подсунув ручку под щеку, а другую — еще по-детски пухлую — прижав к ротику. В окно светили лучи заходящего солнца; при свете волосы ее светились и переливались. Кристина сидела очень тихо и смотрела на дочку. Она не искала в ее чертах сходства с Вильюном, не восхищалась совершенством ее черт.

Тельце ее ребенка. Незапятнанное. Нетронутое. Святое, чистое, невинное.

Потом она расскажет девочке, что ее тело чудесно. Что она красива. Что быть красивой, привлекательной и желанной — не грех, не проклятие, а благословение свыше! Таким даром можно наслаждаться и гордиться. Она расскажет Соне, как приятно хорошо одеться, накраситься и, идя по улице, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Это естественно. Они будут осаждать ее укрепления, как солдаты в бесконечной череде войн. Но у нее есть оружие, с помощью которого она позаботится о том, что ее завоюет только тот, кого выберет она сама, — любовь к себе.

Вот какой дар она принесет своей дочери.

Кристина встала и взяла новый нож, купленный в интернет-магазине. Она пошла в ванную и заперла дверь на задвижку. Посмотрелась в зеркало и легко провела лезвием по лицу — от брови до подбородка.

Как ей хотелось надавить посильнее! Как не терпелось разрезать кожу и ощутить жгучую боль!

Она сняла футболку, расстегнула за спиной застежку бюстгальтера; одежда упала на пол. Она поднесла кончик ножа к груди. Обвела сосок. Перед мысленным взором увидела, как полосует себя по груди. Она увидела надрезы, сделанные крест-накрест.

Еще два года. Всего два года!

Она присела на краешек ванны и задрала ногу. Положила левую ступню на правое колено. Поднесла нож к подушечке под большим пальцем и резко и глубоко резанула — по направлению к пятке.

Охнув от резкой боли и увидев, как на дне ванны скапливается кровь, она подумала: «Ты больная, Кристина. Больная, больная, больная».