Читаем Пикассо и его женщины полностью

Пикассо очень много рисовал Дору Маар, во всех испробованных им ранее стилях и манерах письма, и на всех этих портретах она не улыбается. Она и в жизни была нервной, неуравновешенной натурой, и в творчество Пикассо она вошла как «плачущая женщина». Художник сам всегда отмечал, что никогда не мог написать ее улыбающейся. Таким образом, характерная особенность портретов Доры — это ее огромные глаза, полные тревоги и печали. А еще Пикассо любил подчеркивать овал ее лица, линии скул и тонкие пальцы с острыми ногтями, похожими на его картинах на капли крови.

Пикассо признавался Франсуазе Жило:

«Годами я писал ее в искаженных мучительных формах — не из садизма и не для развлечения. Я только следовал видению, запечатлевшемуся во мне. Это глубинная реальность Доры».

Пикассо понимал, как много значит и для Марии-Терезы, и для Доры тот факт, что он их пишет. Они обе прекрасно осознавали, что обеспечивают себе бессмертие, становясь частью его творчества. И это осознание обостряло соперничество между ними. Но вместе с тем оно и заставляло каждую из них закрывать глаза на те стороны создавшегося положения, которые в любом другом случае волновали бы их гораздо больше.

* * *

Как это обычно и бывает, своеобразие характеров Пикассо и Доры Маар обусловило конец их романа. С годами она становилась все более нервной, а он не выносил женских истерик. В конце концов, бесконечные слезы и длительные депрессии могли утомить кого угодно, не говоря уж о чрезмерно темпераментном испанце. А еще она всегда была склонна к мистике и испытывала тягу ко всему оккультному, но при этом никогда особо не навязывала своих взглядов другим. И все же, когда Пикассо начал от нее отдаляться, она с горечью сказала: «Художник ты, может, и замечательный, но человек с моральной точки зрения ничтожный».

Франсуаза Жило, появившаяся в жизни Пикассо в 1943 году, рассказывает, что он пытался утихомирить ее, сказав, что вопросы совести касаются лишь того, чьей проблемой являются. «Добивайся вечного блаженства, как считаешь нужным, и держи свои советы при себе!» — возмущенно кричал он. Но она продолжала твердить свое, и порой невозможно было понять, о чем идет речь. Дора была непьющая, и поэтому многие их общие друзья решили, что дело совсем плохо.

* * *

В самом деле, Дора была очень неуравновешенной женщиной, и постепенно это ее состояние переросло в болезнь.

С весны 1945 года у Доры стали случаться припадки. Опасаясь, что она сойдет с ума или покончит с собой, Пикассо и их общие друзья отправили Дору в известную психиатрическую лечебницу Жака Лакана, где, помимо психоанализа, к ней применялся популярный в то время метод лечения — электрошок.

Психиатрическая лечебница — это быстрый и легкий способ выбрасывать из своей жизни тех, кто попал в беду. Хотя на самом деле между гением и помешанным очень часто существует лишь одно отличие — разница между успехом и неудачей.

Франсуаза Жило по этому поводу как-то сказала Пикассо:

— Когда рядом с тобой падают, нельзя говорить: «Я намерен идти дальше». А пойдет она или нет, это ее дело.

— Такого рода любовь к ближнему совершенно непрактична, — ответил ей художник. — Это просто-напросто сентиментальность, псевдогуманизм, которого ты набралась у Жан-Жака Руссо, у этого плаксивого шарлатана. К тому же натура каждого человека предопределена заранее.

Франсуаза Жило потом написала:

«Думаю, что Пабло, со своим испанским чувством гордости, счел эту слабость со стороны Доры непростительной. Она упала в его глазах. Возможно, в ее слабости он уловил запах смерти, тоже, как я узнала впоследствии, непростительный, по мнению Пабло».

Доктор Лакан продержал Дору в своей лечебнице три недели, а потом отпустил домой. Но он продолжил наблюдать за ней, проводил сеансы психоанализа.

Когда Дора вернулась домой, перемен в ней почти не было заметно. Какое-то время она была не совсем здорова, однако когда психоанализ стал давать результаты, снова начала заниматься живописью. Пикассо по-прежнему продолжал навещать ее. Франсуаза сказала ему, что он должен заботиться о ее здоровье, не давать ей почувствовать, по крайней мере, пока, что в его жизни появилась другая женщина. Более того, она даже заявила, что готова не видеться с ним какое-то время, если это пойдет несчастной Доре на пользу. «Хорошо», — ответил Пикассо.

* * *

Но изменить что-либо уже было невозможно. Уже на следующий день Дора бросила в лицо Пикассо:

— Ты в жизни никого не любил! Ты вообще не умеешь любить!

— Не тебе судить, умею или нет, — спокойно ответил он.

Дора изумленно посмотрела на него и вдруг поняла, что говорить им больше не о чем. Она так и сказала ему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза