Пикник на обочине

— Почему же не объясняет? — возразил Валентин. Могла ведь какая-нибудь девчушка забыть на лужайке любимого заводного медвежонка...

— Ну, это вы бросьте, — решительно сказал Нунан. ― Ничего себе — медвежонок, земля трясется... Впрочем, конечно, может быть и медвежонок. Пиво будете? Розалия! Эй. старуха! Две кружки пива господам ксенологам! А все-таки приятно с вами побеседовать, — сказал он Валентину. — Этакое прочищение мозгов, словно английской соли насыпали под черепушку... А то вот так работаешь, работаешь, а зачем, для чего, что будет, что случится, чем сердце успокоится...

Принесли пива. Нунан отхлебнул, глядя поверх пены, как Валентин с выражением брезгливого сомнения рассматривает свою кружку.

— Что, не нравится? — спросил он, облизывая губы.

— Да я, собственно, не пью, — нерешительно сказал Валентин.

— Ну да? — поразился Нунан.

— Черт возьми! — сказал Валентин и решительно отодвинул кружку. ― Закажите мне лучше коньяку, раз так, — сказал он.

― Розалия! — немедленно рявкнул вконец развеселившийся Нунан.

Когда принесли коньяк, он сказал:

— И все-таки так нельзя. Я уж не говорю про ваш «пикник» — это вообще свинство, но если даже принять версию, что это, скажем, прелюдия к контакту, все равно нехорошо. Ну, я понимаю там — «браслеты», «пустышки»... Но «ведьмин студень» зачем? «Комариные плеши», растительность эта страшная...

Простите, — сказал Валентин. — Я не совсем понимаю вашу терминологию. Какие, простите, плеши?

Нунан рассмеялся.

— Это не моя терминология, — сказал он. — Это все сталкеры. Фольклор, так сказать, рабочий жаргон. «Комариные плеши» — это области повышенной гравитации.

— А, да, весьма загадочное явление. Направленная гравитация. Вот о ней бы я поговорил с удовольствием, по вы ничего не поймете.

— Почему же это я ничего не пойму? Я тоже инженер.

— Вы не поймете, потому что я сам не понимаю. — сказал Валентин. — У меня есть только системы уравнений, но я сам не понимаю, как их можно истолковать... А «ведьмин студень» — это, вероятно, коллоидный газ?

— Он самый. Кстати, вы слыхали о катастрофе в Карригановских лабораториях?

— Я слыхал в основном о скандале... Руководство фирмы было обвинено в похищении этого самого коллоидного газа и в производстве исследований, запрещенных международным правом. А деталей самой катастрофы я не знаю.

— Мне рассказывали кое-что. Они поместили фарфоровый контейнер со «студнем» в специальную камеру, предельно изолированную от окружающей среды... то есть это они думали, что камера предельно изолирована... А когда они открыли контейнер манипуляторами, «студень» пошел через металл и пластик, как вода через промокашку, вырвался наружу, и все, с чем он соприкасался, превращалось опять же в «студень». Погибло тридцать пять человек, больше ста получило тяжелые увечья, и теперь все гигантское здание лаборатории — вы бывали там когда-нибудь? великолепное сооружение! — приведено в полную негодность. «Студень» стек в подвалы и нижние этажи, ну и сами понимаете...

Валентин весь сморщился.

— Преступники, — сказал он. — Но согласитесь, Ричард, пришельцы здесь ни при чем. Откуда они могут знать о существовании военно-промышленных комплексов?

— Надо было знать, — назидательно ответил Нунан.

— А они бы вам сказали на это: надо было давным-давно уничтожить военно-промышленные комплексы.

— И то верно, — согласился Нунан. — Вот им бы и заняться...

— То есть вы предлагаете вмешательство во внутренние дела человечества?

— Да, — сказал Нунан. — Так мы, конечно, можем зайти очень далеко. Не будем об этом. Поговорим лучше о том. с чего начали этот разговор. Чем же все это кончится? Вы говорите, что это не конкретный вопрос. Согласен. Тогда спросим так: что вы еще, ученые, надеетесь получить из Зоны? Что-нибудь фундаментальное, действительно способное перевернуть науку, технологию, образ жизни...

Валентин пожал плечами.

— Вы обращаетесь не по адресу, Ричард. Я не люблю фантазировать впустую. Когда речь идет о таких серьезных вещах, я предпочитаю осторожный скепсис. Если исходить из того, что мы уже получили, впереди целый спектр возможностей, и ничего определенного сказать нельзя.

— Ну хорошо, попробуем с другого конца. Что мы. по вашему мнению, уже получили?