В приемном покое травматологии Галю не томили. Резво сделали снимок, ввели анальгин, а когда доктору-энтузиасту показалось, что рентгенолог «дрыхнет на ходу», он сам сгонял за изображением фрагмента Галиного скелета. За время его отсутствия молодой врач, скорее всего практикант, самостоятельно обследовал правую ногу пострадавшей. Кара-Ленская извивалась, вопила и молила оставить ее спокойно = умирать. Начинающий эскулап перепугался и вкатил ей внутривенно что-то сильнодействующее. К моменту возвращения главного специалиста мученица спала.
— Ну-с, перелом лодыжки без смещения обломков. Сейчас наложим гипс и выпишем рецепт. Легко отделалась, красавица, — усмехнулся доктор.
— Анестезия уже подействовала, — доложил чуткий юноша.
Оказалось, ученик совершил ошибку. Учитель отчитал его от всей души. Душа оказалась на редкость широкой.
— У нас не санаторий, а ей после наркоза надо будет отлежаться. Мы могли отправить ее домой с сопровождающей девушкой минут через сорок. А теперь кто за ней присмотрит? Ты?
Парнишка склонил голову. «Так наказывают за доброту, — подумала я, неприязненно глядя на главного. — Так из врачей выколачивают человеколюбие».
— Присмотрю, о чем речь, — вызвалась я.
— Потом такси вызовете? У нас перевозка всегда занята, — попользовался мной на полную катушку доктор.
— Да.
Я не произносила фраз, потому что глаголы на ум приходили нецензурные.
— Тогда грузим на каталку, гипсуем и с каталки не снимаем. А то нас вызовут к больному, а вы ее без навыка в кресло не пересадите.
— Да…
Через некоторое время каталку выкатили в коридор. Сестра милосердия ткнула пальцем куда-то в сторону и пробурчала:
— Устраивайтесь в шестой палате, там пока пусто.
Я видела в кино, как это делается. Почему бы не управиться с элементарным приспособлением? Я лихо толкнула каталку и едва не выпустила — средство передвижения было весьма мобильным. Зато развернуть каталку поперек узкого коридора оказалось непросто, почему-то колесики вертелись вразнобой. Кое-как справившись, я поняла, что моей изобретательности тут явно недостаточно: громоздкая штуковина не впихивалась в дверной проем, как бы я ни ухищрялась. Проем был стандартным, штуковина, вероятно, тоже. Я измерила их ширину. Каталка должна была пролезть! Но стоило приступить к практическому осуществлению, как какая-нибудь хромированная трубка цеплялась за косяк. Я попыталась придержать самую длинную из них и едва не сложила каталку вместе с Галей пополам. После чего перестала экспериментировать и стала ждать. Вскоре полная женщина в белом халате застряла между мною и стеной. В сердцах обозвав меня «неумехой», она буквально на миллиметр сдвинула пыточный агрегат, и он легко влетел в предназначенное для отдыхающей Гали помещение.
Я перевела дух и опустилась на край кровати. Полосатый матрас был чудовищно грязным, иначе я улеглась бы. Галя что-то залопотала, я не разобрала слов. На всякий случай встала. Заодно полюбовалась ее колечком. И почувствовала удовлетворение: даже вблизи подделка не слишком бросалась в глаза.
Дело в том, что в «Скорой» Галина разрыдалась. Мы решили, ее сильно тряхнуло. Но она оплакивала свое кольцо. Дешевый серебряный обруч был украшен тремя отполированными кусочками бирюзы. Вернее, двумя мелкими; третий, крупный, выбился при падении и ударе.
— Оно мне дороже жизни, — скулила Галина. — Давайте съездим, поищем камешек, я заплачу.
Зрелище было жалкое и трогательное. Глядя на нее, я поняла, что такое «убиваться». В моей сумке вечно валяется куча ненужного хлама. Измайлова в жар бросает, когда я в нее лезу. Однажды пообещала достать ему носовой платок — у полковника в кино ни с того, ни с сего начался проливной насморк. Пока я его выуживала, Вик то и дело сморкался в шарф, постанывал, ругал меня и подтверждал нелестные эпитеты чиханием. Больше он утиралок не забывал. А на предложение снабдить его чем-нибудь из дамской сумочки вежливо отзывался: «Премного благодарен, Поленька, не трудись». Но вот что удивительно: на сей раз мне понадобился огрызок старого синего ластика, и нашелся таковой моментально. Я отщипнула округленный, сглаженный частыми соприкосновениями с бумагой угол, взяла у Гали ее драгоценность и довольно скоро вставила резинку в углубление. Будто век она там пребывала.
— Это, чтобы пустота вас не пугала, не раздражала, — сказала я. — Поправитесь, отнесете ювелиру, заменит на настоящую бирюзу.
— Спасибо, — прошептала Галя и немного успокоилась.
Но окончательно ее горестные всхлипы стихли только в больнице.
Представления не имею, как долго я тасовала известные мне сведения о Мишелихе. Надо же было ей очутиться в машине, сбившей Галю. Что теперь делать? Что? Раньше я и предположить бы не рискнула, что Ленка позволит человеку скрыться с места дорожно-транспортного происшествия. Может, до нее не дошло, что они задели Кара-Ленскую? Но ведь человек ногу сломал. Может…