Пиковая Дама

— В исследователи? Что ж, это произошло шесть лет назад. Один мальчик в пионерском лагере нарисовал на зеркале дверь и лесенку.

Лола защебетала, подпрыгнула на жердочке. Антон навострил слух.

Смирнов достал из чемодана фотоаппарат.

— Мальчик и его приятели позвали… ее. Один раз, второй. В коридоре зазвучали шаги — мальчик решил, это Дама идет. У него была богатая фантазия. Он планировал стать известным фотографом. Фотохудожником. — Смирнов примерился к видоискателю. — Но по коридору шла, конечно, вожатая, которая проверяла, чем ночью занимаются дети. Мальчик выбежал из туалета вслед за друзьями. Но вспомнил о свече и вернулся, чтобы ее забрать.

— Эй. — Антон указал на взволнованную Лолу.

— Рано, — бросил Смирнов хладнокровно. Навел объектив на клетку.

— Что было дальше? — спросила Марина.

— Перед тем как задуть свечу, храбрый глупый мальчик позвал Даму в третий раз. И она явилась. Она преследовала этого голубоглазого красивого мальчика. В зеркале парикмахерской она перебирала остриженные волосы. Щелкала ножницами в витринах магазинов и в экране неработающего телевизора. Мальчик рассказал обо всем отцу. Даже фотографии ткнул ему в морду. А отец стал кричать и рыться в его вещах… Он решил, что мальчик принимает наркотики.

В комнате загудело. Нарастающий звук словно исходил от стен. Антон ковырнул пальцем в ухе. Марина, немо моля о защите, прильнула к нему, и он взял ее за плечи.

— Мальчик погиб на девятый день. — Смирнов осматривал помещение через видоискатель, проворачивался по часовой стрелке. — Он сбежал из дому, сбежал от зеркал. Он думал, за городом нет ни стекол, ни луж. Он шел и шел, и дорогу ему преградили рельсы. Поезд мчал в Москву или из Москвы, в окнах маячили пассажиры. Но кроме них… я не знаю точно, но мне кажется, именно так и было… мальчик увидел в окнах эту тварь. Вагоны гремели, окна пролетали как кинокадры, а Пиковая Дама стояла на месте. И сердце мальчика взорвалось. Он упал в кусты и умер.

— Мне очень жаль, — сказала Марина.

— Да, — пробормотал рассеянно Смирнов. — Мне тоже.

— Тош…

— Слышу. — В недрах дачи скрипело: звук, издаваемый качелями или несмазанным деревянным колесом.

Смирнов ухмыльнулся торжествующе. А затем погас свет — и мертвые губы запели колыбельную.

31

— Кто здесь? — Катя отодвинула портьеры.

Перед ней простирался извилистый затуманенный коридор. Вместо стен — колышущийся на сквозняке хлопок, метры черной ткани. Лампы мерцали под потолком. Поблизости надсадно выл ветер, но Катя не ощущала его дуновения.

«Потому что это сон, — подумала она. — Я выключилась в автобусе по дороге на дачу Антона».

Понимание придало уверенности. Сны не кусаются; Катя пошла по багровой ковровой дорожке. Направо, опять направо. Она вычитала где-то, что лабиринты надо проходить, держась одной стороны.

Ткань пахла псиной, болезнью, затвердевшими от крови бинтами. Катя зашагала быстрее, стремясь покинуть туннель. Коридор ветвился: оба конца расширялись, превращаясь в комнаты. Она выбрала ту, что ярче освещена.

Убранство помещения состояло из колченогой табуретки и старинной медной ванны. В центре зала восседал Катин отец.

Она ахнула.

В спортивных штанах и майке, отец сосредоточенно разглядывал руку. Кожа дымилась и вспучивалась. Волдыри с серозной жидкостью внутри то появлялись, то пропадали, напоминая резиновую игрушку для успокаивания нервов, — такую, которая покрывается пузырями, если ее стиснуть.

— Папа…

Отец не поднял головы. Он заговорил скрипучим голосом, изо рта выскользнуло облачко. Пар клубился вокруг обожженного, сваренного тела.

— А, Катюш. К тебе там пришли.

— Кто? — ошеломленная Катя посмотрела на ванну. Вода булькала и бурлила.

— Страшная тетя, — сказал отец, проводя ногтями по предплечью, сдирая толстый шмат мяса. Кровь хлынула из раны и закипела у ног. Из воды вылезла лапа с необычайно длинными пальцами, уцепилась за бортик. Грязные звериные когти цокнули о медь.

Катя закричала и бросилась прочь. Матерчатые стены штормило. В спину бил неистовый грубый хохот.

Соседняя комната была просторнее. Как пещера с округлыми сводами все из того же хлопка. Посреди, на львиных ножках, возвышался медный гроб. Он был затоплен бурой жижей. В гробу плавал Матвей. Рядом стояла со свечой слепая Вероника. Огонь плясал в стеклах солнцезащитных очков.

— Где я? — спросила Катя.

— Это ее обитель, — ответила Вероника безмятежно.

— Скажи, чтоб она отстала от меня.

— Сама скажи, — парировала девушка.

Жижа лилась из гроба, размывала засохшую грязь на полу.

— Она тут?

— Она всегда тут. — Вероника сняла очки. В ее глазницы были вставлены осколки зеркала. В каждом отражался глаз. Черный, голодный, прожигающий насквозь.

Хлопок опал, как сброшенная кожа. Катя находилась в церемониальном зале крематория, но кто-то переделал зал под аттракцион с кривыми зеркалами. Громадные, до потолка, щиты кишели чудовищами. Огромные головы, крошечные туловища, разбухшие животы, ноги, ломающиеся в коленях так и эдак. Это была Катя — клонированная и мутировавшая.