Пиковая Дама – Червонный Валет

Дмитрий с интересом, правда, не без изрядной толики скептицизма, откликнулся на просьбу Алеши сложить вирши на его музыку. Шло время, после первого романса был написан другой, за ним еще и еще. Братья радовались своим маленьким удачам, своему союзу, и он теперь магнитом тянул их друг к другу.

Творчество для всех едино. Оно не ведает разницы в годах. Творчество, пожалуй, является единственным напитком, которым невозможно пресытиться, который всегда остается желанным.

Глава 2

Братья встретились тепло, крепко обнялись, расцеловались по-русски. По обыкновению, прошли в свободный класс, ключи от которого любезно предоставил дежуривший Гвоздев.

– У вас полчаса времени, братья Кречетовы. – Крупное усатое лицо Петра Александровича было столь просто и столь добродушно в сей час, что Алексей не удержался и с чувством пожал его крепкую волосатую руку, едва при этом не обронив: «Гвоздь, милый Гвоздь, уступил бы ты нам, голубчик, еще минут десять-пятнадцать… Ужели жалко? Ведь один черт все классы нынче пустуют…»

И надо же, Гвоздев, будто каким-то чудом или волшебным чутьем ущучив эту мысль и настроение любимца училища, обронил невзначай:

– Ну-с, впрочем, часик извольте клавиши помозолить. Только ключи после того! – снесите ко мне…

– Как водится! Всенепременно! – с готовностью в унисон заверили братья и весело зачастили каблуками по деревянной лестнице.

Когда уселись перед роялем, Алешка протянул руку, взял поданный братом квадратик свернутой бумаги, развернул. Аккуратный черный столбец нескольких четверостиший приятно порадовал глаз.

– Читай вслух, я хочу сам еще послушать со стороны, – подтолкнул его Митя.

– Так ведь нехорошо. Может, ты сам…

– И, вздор какой!

– Так значит, валять?

– Ну же!

Старший откинулся на спинку стула, а младший, напротив, поднявшись, принялся в голос читать:

Я пью, друзья, за ваше счастье:Надежду, Веру и Любовь!

Дай Бог сердцам гореть в согласье,Лелея трепет нежной страсти,Пока течет по жилам кровь!Бегут лета смятенной ланью,Так скор их неуемный бег!Душа, остывшая к венчанью,Судьбою предана скитанью —Блажен один супругов век!

Судеб заветное слияньеВершит алтарь любви святой…И благочинное деяньеДарует взору любованьеПрелестной юною четой!

Алешка закончил читать. В больших карих глазах его блистали искорки восторга.

– Ну-с, каково? – едва сдерживая триумф гордости, клюнул вопросом Митя. Пальцы его так и ерзали по подлокотникам стула.

– Прелестно! Чистая правда…

– Так значит, нравится? Забирает? Ах, черт! – Дмитрий тряхнул длинными волосами. – Вот, братец, я и сдержал слово. В размер уложился, как заказывал. Бери в свой бархатный альбом, на память. А теперь не томи же, шоркни свой романсик на текст, и вместе споем.

Дмитрий живо поднялся и подошел к шоколадному боку рояля. Во всех его проявлениях ощущалась горячка нетерпения, желание быстрее услышать свои стихи в музыкальной оправе.

Алексей тоже испытывал это хорошо знакомое, зудящее чувство внутреннего ликования. Сев за инструмент, он сдержанно, с некоторой чопорностью коснулся клавиш. Братья с чувством запели, временами поглядывая друг на друга, и в эти волнительные секунды в глазах их светилось счастье разделенности и обоюдной признательности.

Романс был исполнен, но по какому-то интуитивному соглашению начинал звучать еще и еще…

Кречетовым была присуща, увы, не лучшая черта тех творческих людей, которые до оскомины смакуют свои вирши, трещат о них всюду, пытаясь всеми силами влюбить в них окружающих. Особенно ярко и выпукло это случалось у Алеши. Быть может, в силу младости? Митя в таких ситуациях испытывал неловкость и стыд, ругал затем и себя, и братца за проявленную слабость:

– Нет, Лешка, так нельзя, ей-богу. Поверь, кроме раздражения и брезгливости, у людей это ничего не вызывает… Мы не раз уже погорели с тобой из-за гнусного тщеславия, которое пиявкой присосалось в наших душах, а это худо…

Но с другой стороны, бичуя и стреноживая себя этикетом, они очень нуждались в поддержке окружающего мнения, как, собственно, любой творец. И правда, безумно сложно, мучительно постоянно притворяться, ютиться за ширмой равнодушия и независимости от оценки других.

– Что ни говори, а это вообще противно человеческой сути – жить в обществе и быть вне его, – часто повторял Митя и просил у Создателя помощи.

Впрочем, в ту встречу они еще долго упивались своим новым детищем. Обсасывали каждую мелочь, каждую деталь встреченных ими трудностей.

– А знаешь ли, лицедей, – по-братски хлопая по плечу Алексея, наваливался на него Дмитрий, – как чертовски непросто было отлить необходимые рифмы?..