Пиковая Дама – Червонный Валет

– Думаешь, мне с неба свалились ноты? – в свою очередь начинал ершиться Алешка. – А поиски гармонии? Ведь необходим был свой цвет. А модуляции?

Дмитрий при таких разговорах с интересом смотрел на младшего: на его восторженный блеск в глазах, на длинные волосы, что сорочиными перьями были разбросаны по плечам, и ощущал, как сам молодел, как пил необходимую энергию и бодрую веру в их общее дело, и чувствовал, как в груди ширился близкий к родительской нежности порыв к Алешке, к его бесконечному желанию понравиться ему.

В младшем брате действительно жила и пульсировала какая-то тайная сила, которая притягивала к нему Дмитрия. Она выплескивала на него неиссякаемую любовь, преданность и родственную теплоту, скопившуюся за долгие годы возрастного разрыва. И право, не зная, как объяснить, как передать даже для самого себя свою радостную взволнованность при виде старшего брата, Алексей при этом твердо знал, что любит его как никого другого на свете.

«Умереть за ближнего при каких-нибудь исключительных обстоятельствах, – учит церковь, – менее возвышенно, чем ежедневно и втайне жертвовать собою ради него».

И братья жертвовали друг ради друга: осознанно и неосознанно, жертвовали многим, что людям, сидящим в скорлупе своего эгоистического «я», казалось глупостью и несуразным чудачеством. Митя приносил в жертву на алтарь их дружбы свое финансовое благополучие, частенько отказываясь от заманчивых предложений, а Алексей свои большие-маленькие мечты, поиски своей незнакомки и совместные похождения с Гусарем.

– Митя, – Алексей исподлобья посмотрел на пребывавшего в прекрасном расположении духа брата, – обещай мне вперед, что ответишь…

– Что за фокусы? – Дмитрий приподнял брови.

– Нет, прежде пообещай.

– Дак… не принято так?

– И все же…

– Да господь с тобой, пусть будет по-твоему… Обещаю. Что?

– Отчего ты ни разу не был ни на одном спектакле с моим участием?

Дмитрий поначалу даже растерялся, затем рассмеялся натянутым нервическим смехом, после чего неторопливо подошел к молчаливому брату и, положив ладони на его тренированные жесткие плечи, глядя в лицо, заметил:

– Скажу, как и обещал… Но не сейчас.

– Но почему? – Глаза Алексея потемнели, голос обиженно дрогнул натянутой струной.

– А тебе все так и выложи, все так и скажи вдруг, – неловко пытаясь свести разговор на шутку, вновь механически рассмеялся Митя и, неожиданно крутнувшись на месте, изрек: – Ба! Да ты, дорогой мой, только взгляни на часы. Нам стоит поторопиться! Давай, давай. Шевелись!

С этими словами он заботливо прикрыл белоснежный оскал рояля крышкой, сунул в карман листок со стихами и деловито направился к выходу.

Уже за воротами училища, отдав ключ вышедшему проводить до дверей Гвоздеву, Митя, приобняв за плечо Алексея, крепко встряхнул его:

– Будет, будет тебе, братец, киснуть. Ты краше полюбопытствуй, куда я тебя поведу. – Он загадочно подмигнул Алешке и, окликнув рысившего мимо извозчика, дернул за рукав брата: – Бежим, а то перехватят!

* * *

Еще с 1822 года в Саратовской губернии стояла дивизия гусар, четыре полка: Иркутский, Павлоградский, Изюмский и Елизаветградский; первый имел счастье квартироваться в самом Саратове, второй в Аткарске, третий в Петровске и четвертый в Вольске и их уездах. Ах, что это были за удальцы – богатые и красивые офицеры! Яркие алые, синие, белые, зеленые мундиры на них блистали золотым и серебряным шитьем. В каждом полку было по шесть эскадронов. Почти каждый год летом, когда в яблоневых садах пели еще соловьи, все полки съезжались в Саратов на маневры. С каким восторгом и удовольствием смотрели на них горожане! Зрелище воистину было захватывающее дух… У офицеров, да и у рядовых, лошади были самые лучшие, стройные, статные. И ими тоже нельзя было не любоваться. За рысаками два раза в год ездили по воронежским и тамбовским конным заводам, внимчиво выбирали лучших и пригоняли в Саратов, где их распределяли по эскадронам. В губернском центре проживали генералы Леонтьев, Будберг, Глазенап; полковники Ланской, Муравлев[37] и другие… Эти начальники, большие охотники до лошадей и их почитатели, завели себе правило: внезапно, как снег на голову, примчаться в часть, нагрянуть в конюшню и, вынув из кармана белоснежный платок, ревниво пробовать, как чищены скакуны. После таких визитов немало голов поплатилось за свою нерадивость, кто был посажен в карцер, а кто и разжалован, – отцы-командиры шутить не любили.

Между тем лошадей подбирали по мастям, и каждый полк имел свою «рубашку». Саратовцы и гости города сразу примечали, что за кавалеристы проезжали по пыльным улочкам, будь то изюмские или павлоградские гусары. На вороных одни, на серых в яблоко – другие, на караковых со светлыми гривами – третьи и т. д.